Мог ли я сказать, что Эван была в восторге от этого? Нет. Конечно нет. Не потому, что она будет смотреть на меня по-другому, не потому, что плохо относилась к моим убийствам придурков. Нет.
Когда мы говорили об этом, она сказала, что переживает только из-за того, что меня могут поймать.
И вот опять, то натянутое, растущее чувство в моей груди. Со временем оно становилось сильнее, настойчивее и достаточно явным, чтобы я больше не мог ничего поделать и называл всё своими именами.
Любовь.
Я чертовски любил её.
Я любил её так, как не представлял возможным, с глубиной, о наличии которой не догадывался, сердцем, которое, по-моему, съёжилось и умерло в груди, когда я утыкался лицом в подушку в семь лет.
Я был уверен, что исчезла вся доброта, всё, что способно чувствовать нечто такое бескорыстное, как любовь.
Очевидно, я ошибался.
Эван вытащила это из меня.
Я был довольно уверен, что никакие мои действия, никакие годовые попытки никогда не смогут показать ей, как много это для меня значит. Унизительно понимать, как ты ошибался насчёт себя, что кто-то другой видел в тебе то, о существовании чего ты не знал.
И она любила меня в ответ.
Что было ещё большим чудом.
Она любила меня, несмотря на моё прошлое, несмотря на мою тьму, несмотря на то, чем я занимался по жизни.
Но это был первый раз, когда мне придётся фактически проверять эту теорию. Мы жили в удобно маленьком пузыре. Конечно, она определённо вытаскивала меня из дома всё чаще и чаще, водила меня смотреть кино, слушать музыку, ужинать.
За последние пять недель я бывал в городе больше, чем последние чёртовы пять лет.
И мне это нравилось.
Но мы не могли вечно жить в её доме.
Я должен был вернуться к работе.
Я проигнорировал кучу не особо опасных преступлений, о которых мне сообщали за последний месяц, но не было достаточно больших мудаков, чтобы утащить меня от того, что я только нашёл с Эван.
Но затем я получил сообщение с кодом 111.
Дерьмо с кодом 111 нужно было проверить.
Код 111 означал торговлю людьми. Детьми. Секс-торговлю.
Не важно, насколько мне нравилось проводить время за просмотром фильмов и болтать с Эван насчёт её путешествий и планов на будущее. Я просто не мог сидеть и притворяться, что не знаю эту информацию, что я не единственный, кто может позаботиться об этом.
— Три дня, — сказал я ей, когда она вышла из спальни.
Три дня — это чертовски долго, но мне было необходимо это. Технически я буду всего в нескольких минутах от неё, но с таким же успехом я мог быть на другом конце света.
— Хорошо, — кивнула она, совершенно непринуждённо. Затем она подняла что-то в руках, какую-то кожаную сумку с ремнём, чтобы носить на поясе.
У меня внутри что-то странно сжалось, и я не мог понять почему.
— Что это, куколка? — спросил я, слыша в собственном голосе неуверенность.
Затем она открыла сумку и достала маленький кусочек какого-то крашенного дерева, помещённого в защитный пластиковый чехол.
— Ты сказал, секс-торговля детьми, верно? — спросила она, поднимая к свету маленькую стрелку и щурясь на неё, а затем подняла другую.
— Да, — подтвердил я, радуясь, что можно говорить открыто. Это было благодаря тому, что Барретт заезжал каждые два-три дня, чтобы забрать или вернуть Диего, в зависимости от своего графика, и всегда устраивал досмотр. Предусмотрительный гад.
— Хорошо, тогда это, — сказала она, протягивая вторую иглу/стрелку.
— Эв, что это? — спросил я. Из-за предчувствия мои губы приподнялись, но я хотел подтверждения.
— То, что убьёт его. Быстро, — добавила она, пожимая плечами. — Но болезненно.
Я говорил, что чертовски люблю её?
Потому что я чертовски любил её.
И когда я сунул предмет в карман и притянул её для поцелуя, я понял. Я понял это до мозга костей.
У нас всё будет отлично.
Эван
3 месяца
Три месяца.
Столько понадобилось другу Люка, Барни, чтобы сделать необходимые документы моей матери. Барни было восемьдесят лет, он жил в здании, которое практически развалилось, но в квартире было чёртово золотое оборудование.
По слухам, он был лучшим фальсификатором на восточном побережье.
Поэтому понадобилось так много времени.
Не потому, что у него было слишком много клиентов, а потому, что он был абсолютным перфекционистом. Что было хорошо. Когда дело касалось подделки государственных документов, хотелось, чтобы они были как можно ближе к реальности.
Но документы были отправлены моей матери неделю назад.
И самолёт приземлился пять минут назад.
А я?
Я была комком нервов.
Почему?
Я была не совсем уверена.
План всегда был таким. Я хотела, чтобы она прилетела в Штаты, где мы сможем по-настоящему воссоединиться, где сможем рассказывать истории, укреплять связь.
Конечно, отчасти мой желудок завязывался в узлы, потому что, как я сказала Люку в постели прошедшей ночью, я приходила в ужас от необходимости делиться своими историями.
Во всех них присутствовал Алехандро.
Я наконец перестала думать о нём семейными терминами: отец, папа, папи.
Он был Алехандро.
Он был человеком, который возил меня по миру, показывал то, что я никогда не увидела бы без него, конечно, но он не был моим отцом.
На самом деле, мой настоящий отец был каким-то неизвестным фермером из Бразилии, который погиб в автобусной аварии за два месяца до моего рождения.
Поэтому Габриэла приняла решение попробовать переехать в Штаты — ради меня, ради нашего будущего. Она знала, что если осталась бы там со мной, я скорее всего рано вышла бы замуж, работала бы уборщицей или не ферме, обзавелась бы кучей детей и продолжила бы цикл бедности, который поколениями тянула её собственная семья.
Этого было достаточно, чтобы она отправилась в двухлетнюю миссию по Бразилии, Колумбии, Панаме, Коста-Рике, Никарагуа, Гондурасу, Гватемале и наконец… Мексике.
Пока она рассказывала мне это по телефону однажды вечером, я могла думать только о том, как тяжело ей было безопасно путешествовать с ребёнком по восьми странам, без единой царапины, только чтобы её изнасиловали, как только она наконец-то добралась до своей цели.
— Она знает, с кем именно ты путешествовала, Эв, — сказал тогда Люк, пожимая плечами. — У неё было много месяцев, чтобы обдумать эту ситуацию. Может, она и ненавидит его и никогда не простит — и она не должна этого делать — но она не ждёт, чтобы ты поменяешь свои истории, чтобы для неё они были более сносными.
Я пыталась поверить в это.
Время покажет.
— Перестань выкручивать руки, — сказал Люк, хватая одну из них, переплетая свои пальцы с моими и сжимая их. — Нет повода нервничать. Она любит тебя. Ты любишь её. Когда такое происходит, всё получается так, как должно быть.
Я знала, что он прав.
Но мои внутренности развязались только тогда, когда она подошла, села на заднее сидение машины и обняла меня сзади, выговаривая что-то на португальском так быстро, что я не улавливала смысла.
— Это всё, что вы взяли? — спросил Люк, отъезжая от обочины и направляясь в сторону Нейвсинк Бэнк.
Багаж моей мамы умещался в один большой чемодан на колёсиках. Это было всё, не считая сумочки. Она жила в маленьком доме и в принципе не могла хранить кучу вещей, но всё же.
— Я хочу начать заново, — отмахнулась она. — Я отправила посылкой одну коробку с домашней утварью. Это всё, что мне нужно. Как только начну работать, я куплю новое.
Она позволила нам с Люком найти ей квартиру, уступив только тогда, когда мы сообщили ей, что деньги не из наших карманов (или из запаса Алехандро), а от придурочного секс-торговца детьми, у которого на кошельке с биткоинами лежало почти тридцать тысяч. Этого было более чем достаточно, чтобы оплатить её квартиру на целый год, а также внести небольшие изменения, вроде покраски стен, обновления приборов и покупки мебели для спальни и гостиной.
