— Это мы еще посмотрим.
Как хорошо знать — есть что-то, что никогда не меняется. Опять этот дотошный ценз на что можно и что нельзя. И когда. Ему бы в контролирующих органах работать, а не наоборот.
— Нет, все. Не устраивай мне тут. Веди себя хорошо.
От подобной наглости Кира чуть ли водой не захлебывается.
Хочет съязвить, что ему прямая дорога в детском саду работать, но слова застревают в горле. Наверно, лучше все-таки поспать.
— Что такое, надулась?
— Я не надулась, — раздраженно ворчит она. — И не обиделась, как скажут нормальные люди. Буду спать, думаю.
Почти перед рассветом Кира просыпается от слез и закрывается в ванной. Накатывает осмысление всего оговоренного вчера: во сне это все переварилось и утрамбовалось.
Этого никто и никогда уже не вернет.
Капли на светло-сером полу коридора. Кап-кап-кап. Прибывали и прибывали. Вот так вот просто. Раз — и все.
Они даже с Карелином не успели поругаться из-за малыша. Своим дотошным тоном точно бы сказал, какая Кира еще молодая, но если она хочет, а вообще пятнадцать клиник с обследованиями уже в списке…
Или может сказал бы другое, ледяным кулаком дробиться у нее что-то внутри, откуда теперь знать точно…
Рома стучится в ванную через некоторое время.
Она впускает его и выключает кран.
Видеть его лицо сейчас невыносимо. Кира не хочет знать, что там написано, это слишком, слишком…
Хорошо, что Рома заключает ее в категорические объятия, и можно лить слезы и говорить куда-то ему в грудину.
— Я и не хотела ребенка особо. Не хотела, — упрямо повторяет она.
— Нет?
— Куда мне, — всхлипывает и смеется Кира одним вздохом. — Я что ли… А ты?
Он долго приглаживает ее волосы и отвечает, уже заглядывая в заплаканные глаза.
— Не мне рожать ведь. Хотел, не хотел. Наверно… может быть.
Врет ли сейчас… Кира не позволяете себе зацикливаться на гадании. Было бы важным позавчера, а сейчас…
Карелин такой большой, что способен спрятать в охапке всю ее по макушку. И он прячет, от зябкого призрачного рассвета, от безжалостно наступающего нового дня.
Глава 30
Дни восстановления затягивает туманом. Промозглым, но плотным. Из дневных часов вдруг выпадают куски — вряд ли событий, иначе она запомнила бы? — а ночь оборачивается то покоем, то тревогой.
Кира нагоняет редактуру, отрабатывая то, что за девушку сделали коллеги. Даже начинает отвлеченную аналитику. Правда, почему-то готовит проект для фильма, а не публикации. Полет фантазии, что поделать.
У Пети регресс к замкнутости, и много сил уходит на выдержку паузы, чтобы не передавить. Он снова стопорится на всем значительнее, чем одно предложение, и, кажется, самого парня заминка злит. Кира все время откладывает визит в реабилитационный центр.
Она не собирается обвинять Карелина, потому что он живет с ними и имеет право общаться с Петей, как пожелает. Прошлого не воротишь: сказал так сказал.
Правда, неизвестно, как именно преподнес. Учитывая, в каком состоянии сам был. Но все же… Роме следовало бы притормозить и выдать информацию порционно. А вообще лучше дожидаться сестру в таких случаях.
Сейчас лучше придержать это все в себе, до следующего эксцесса.
Потому что… другие вопросы сейчас стоят особняком.
Карелин так и не говорит, кто организовал расстрел. Он исправно возвращается каждой ночью, но хочет только отвлеченные темы обсуждать. Целует ее жарко и несдержанно, но говорит коротко и скупо. Иногда она ловит на себе его взгляд — будто он уже приготовился что-то произнести, но в последнюю минуту передумал.
Кира, набравшись небывалой мудрости, решает подождать перед тем, как спросить прямо, но Роман сам выдает вечером:
— Эта ситуация решилась и забудь про нее.
Что за…
Кира сидит за кухонным столом и буквально хлопает ресницами в отупении. Как выброшенная на берег рыба отбивает песок плавнями.
— Чем… она решилась, — запинаясь, заставляет себя говорить девушка.
Покушение на криминального авторитета крупнейшего города — это то, что решается с заголовками на первых страницах. За такое убивают. Наказывают демонстративно.
И если решают компромиссом — то тоже публично.
Он пожимает плечами, будто они доставку фильтрованной воды обсуждают, а не раздолбанную пулями тачку вместе с ними внутри.
— Долго рассказывать. Не все так просто. Я же и говорю: ты забудь. Как дальше будет… посмотрим.
Четыре дня после нападения… и посмотрим, как дальше будет?!
Он небрежно целует ее, прочесывая всей мордой по волосам, и направляется к плазме, чтобы что-то вывести на экран с своего планшета.
Не хочет говорить — это одно, а дуру из себя сделать она не позволит.
— Не все так просто? Рома, тебе башку могли отстрелить. И мне, кстати, тоже. Какая может быть случайность, все знают, кто ты…
— Заткнись, — Он не смотрит в сторону кухни, управляя пультом. А затем поворачивается к оторопелой девушке лицом. — Не лезь в это. Я сказал, заткнись.
— С чего это вдруг? Напомнить, я в машине тоже сидела.
Взглядом Карелин удерживает ее на одном места долго и непроницаемо. Его поза напоминает статую.
— Правда? Я уже подзабыл что-то.
Кира знает, что ходит по краю. По грани. Но почему она должна останавливаться? Ему придется с ней считаться.
— Это имеет отношение к тому, что Кулака обвиняются в расправе на долинскими? С которыми расправился ты?
Он аккуратно откладывает пульт на журнальный столик.
И ступает босыми ногами бесшумно и размеренно, по направлению к столу кухонному.
— Дай телефон сюда.
Кира смотрит и смотрит в него. Глазам своим верит, а вот ушам — нет.
— В смысле? — подрагивает предательски взволнованный голос. — Что еще за «сюда»?
Смартфон холодит всю внутреннюю поверхность ее левой ладони.
— Сюда, — повторяет Брус бесцветно, — телефон. Мне. Кира, вот прямо сейчас.
— Ты охренел? — от шока в глазах только не темнеет. — С шавками своими будешь так общаться.
— Шавки не водят меня за нос и не синтезируют фейковую инфу, чтобы скрыть то, в чем на самом деле копаются. И не суют свой хрустальный нос туда, где его порубят нахуй.
Уже не имеет никакого значения, что Рома пронюхал про ее информационные махинации и меры сокрытия. Она, между прочим, от его слежки отсекается, а в его дела так не влазит. И что при этом он сам даже при каждой новой смс выходит из комнаты. Вешает ей лапшу гирляндами, что «все решилось».
Может и решилось там что-то, почему бы тогда и не рассказать?
Что это за наезд на нее?
— Я не буду давать тебе доступ к моему телефону, — разъяренно твердо произносит Кира и собирается подняться.
— Сядь, — со сталью в голосе приказывает он. И вместо того, чтобы схватить девушку за руку, просто одним движением передвигает стол, перекрывая путь к выходу. — Еще раз. Сядь. И дай это мне.
Поправляя стул, она и впрямь садится обратно, а затем забрасывает телефон в мойку, заполненную грязной посудой и водой.
— Это водонепроницаемая модель, — говорит он так жестко, что у Киры пересыхает во рту в одночасье.
— Счастливой рыбалки. Смотри не захлебнись.
Еще ни на мгновение Брус не отвел от ее глаз цепкого, холодного взгляда. Он мог бы город заморозить ледяным блеском, но Кира вся горит. Где-то там внутри, глубоко-глубоко на дне мглистых зрачков, рвется с цепи обезбашенный пес. Кира знает, что рвется. Уж в этом он ее не проведет.
Что никак не меняет того, как он позволяет себе сегодня вести.
Он, наверно, перепутал.
Она ему не подчиненная.
Никогда не была.
И никогда не будет.
— Как давно и где именно ты всунула свой нос про Кулакова и обвинения по Долинску?
— Я, — дрожащим голосом начинает она, — никуда и нигде не влезала. Эта информация есть в открытом доступе. Это сплетня была. Но, по-видимому, не такая уж сплетня. Машину обстрелять позволит себе только…
