красную икру, кладу на каждый по веточке петрушки и подвигаю на блюде, чтобы симметрично лежали. Катя посыпает нарезанной зеленью салаты в вазочках.
— Всё готово вроде бы, — говорю, осматривая выставленные на столе в кухне блюда. — Можем ставить и садиться.
Сегодня нашим с Богданом тройняшкам исполняется год. Мы с Богданом приняли решение через запрос сдвинуть дату рождения Бориски, чтобы когда дети будут расти, разница в днях рождения не вызывала у них вопросов. А когда Боря станет взрослым и будет готов услышать правду, мы ему скажем.
Отмечать мы решили дома, потому что четверо детей годовалого возраста — для любого кафе это слишком. А дома мы все вместе, вместе и присмотрим.
— Скоро и Савушке год. Поверить не могу, — улыбается Катя. — А вот вроде бы только-только на руки первый раз взяла.
— Да-а-а, — тяну с ностальгией, будто детям не год исполняется, а уже совершеннолетие празднуем.
Катя живёт в Геленджике, но на год моих малявок не приехать не могла. Совсем недавно они с Макарским снова стали парой и стали растить общего сына вместе, семьёй. На год тройняшек привезли им большие красивые мягкие игрушки — двух медведей и белочку. Богдан смеялся, найдя в этой белке какие-то сходства со мной, а я вот всё думаю, куда теперь этих гигантов.
Мой Медведь вообще сегодня нервничает. Для него этот год тоже был непростым, а сегодняшний праздник он очень ждал и с утра ходит сам не свой. Никогда бы не подумала, что мой Богдан такой чувствительный и сентиментальный.
Мы относим все вазы с блюдами в гостиную, расставляем на столе. Приборы, тарелки и бокалы уже расставлены.
Смеёмся с Катей, наблюдая, как Наталья Степановна управляет компанией из четырёх малявок, охотящихся за кошкой, и двух взрослых мужиков, которые хохочут и сам как дети.
— Рем, смотри, — ржёт Макарский. — Твои ксерокопии что-то задумали, мордахи хитрющие. И кошка с ними заодно, по-любому.
— Она их предводительница, — смеётся в ответ Богдан. — И организовывает малышковое ОПГ по добыче жратвы со стола.
— Мой Саввка тоже, похоже, вступил на кривую дорожку, уже третий кусок сыра стащил со стола и они их поделили.
— Вот папаши, смотрите на них, — сетует Наталья Степановна, качая головой. — Нет бы детей учить порядку, а они уселись на пол и ржут.
— Мам, ну ты же и сама их не одёргиваешь, а значит, потворствуешь, — Медведь делает невинные глаза.
— Я бабушка, — парирует Наталья Степановна. — Мне положено быть доброй и на их стороне.
— Нормально! А я, значит, плохой полицейский?
— У нас плохой полицейский — Катя, — пожимает плечами и ухмыляется Макарский, бросая взгляд на подругу. — Она тиранит меня, нашего лабрадора Бусю и Савку. Да, зайка-Зайченко?
— Слыш, Макарский, сейчас получишь! — Катерина упирает руки в бока, отставив корзинку с хлебом.
— Ну вот видите, — он тычет в неё пальцем. — Я же говорю.
Мы все дружно смеёмся.
Так приятно и так необычно видеть этих взрослых, серьёзных мужчин вот так дома, на детском празднике. Без офисного лоска и брутальной мощи тира, без дизайнерских пиджаков и кобуры на поясе. С улыбками, открытыми, расслабленными. С детьми на коленях и ласковыми взглядами в сторону любимых.
— Давайте садиться! — говорю я. — Детей оставляем рядом на коврике, пусть играют. Они на виду.
— Если что, я тут рядышком с ними сяду, — говорит мама Богдана.
Мы рассаживаемся за столом, Богдан наливает шампанское в бокалы, а потом раздаётся искристый звон стекла. Друзья поздравляют нас, желают детишкам расти здоровыми, а всем нам быть крепкой семьёй. Мама Богдана улыбается и вытирает слёзы.
За первым следует второй тост, а за ним Макарский объявляет тост за любовь, в результате которой и появились такие замечательные рыжие прохвосты.
— Я тоже хочу сказать, — встаёт Богдан, и я замечаю, что он как-то особенно напряжён. — К словам о любви. Ну, как получится, а то красиво не умею.
— Всё ты умеешь, сынок, — улыбается Наталья Степановна. — Вон как на конкурсе стихотворений в третьем классе выступал! Даже приз выиграл.
— Мам, — смущённо одёргивает её Богдан, и она примирительно поднимает ладони. Так вот… Белочка, — обращается ко мне, — у нас всё с тобой как-то не по порядку вышло, а этот год вообще пролетел без тормозов… В общем… Я как бы с опозданием, да, знаю, но…
— Рожай уже, Рем, — шепчет Макарский, подмигивая.
— Цыц! — сурово шикает на него Богдан, а потом продолжает на одном дыхании. — В общем, Карина, давай уже нормально поженимся.
Он выходит на середину гостиной, опускается на одно колено и достаёт коробочку с кольцом. Он уже дарил одно, помолвочное, но за этот год мы действительно вздохнуть свободно не успевали, не то чтобы пожениться.
— Ну если ты настаиваешь, — улыбаюсь я, встаю и подхожу к нему.
Медведь надевает кольцо мне на палец, встаёт и крепко-крепко обнимает. Расслабляется. Не любит он публичных выступлений, даже если все свои.
— Ты самая лучшая у меня, Белочка, в сотый раз повторю, да хоть в тысячный готов повторить. Мне с тобой сказочно повезло. Спасибо за тебя и за детей. Я тебя люблю, моя хорошая.
— Я тебя тоже.
— Ну тогда горько, чего уж, — поддаёт Макарский. — Только шустрее, я всю Богдана речь слюни на вон те гренки пускал.
Он, как всегда, разряжает обстановку, и мы смеёмся. И за смехом не слышим, что в квартире раздаётся звонок.
Интересно, кто это может быть? Мы вроде бы не ждём никого. Если только соседи пришли ругаться на наш шум, но сейчас середина дня, да и закалённые они у нас в этом плане.
— Я открою, — говорит Богдан и идёт в коридор, а я семеню за ним. Тоже интересно, кого там принесло.
Но когда Медведь открывает двери, и я вижу незваного гостя, а точнее гостью, то столбенею на месте. Потому что гостья эта — его бывшая жена Ирина.
Я чувствую, как у меня по коже ползут противные мурашки, а в груди разливается жар и стеснение. Я до боли сжимаю челюсти. Мышцы напрягаются, дыхание учащается, будто всё моё существо готовится к прыжку, к смертельной схватке за своё дитя.
— Ма! Ма! —
