Утром уехали навсегда из Хомячинок Ярина с Мареком.
Забежав перед отъездом домой за документами, Ярина выведала у отца, в какую больницу отвозил он мать Марека – там ее, наверно, уже нет, но хотя бы знать теперь будут, откуда поиски начинать. У Марека в городе есть дальние родственники – наверняка, кто-то из них приходил к несчастной женщине, и раз в Хомячинки она не вернулась, значит, осталась у кого-то из них. Осталось только выяснить, у кого именно.
Андрик все рассказал. Узнав, что дочь уезжать собирается, попытался даже отговорить, удержать ее, но Ярина, взглянув на мать, даже не обернувшуюся в ее сторону, лишь головой покачала:
- Я здесь не останусь.
Да и как оставаться? Пусть она их поняла и простила, пусть со временем и мать поймет ее, успокоится и простит – хотя, за что? – но Марека, живое напоминание об Агнешке, они все равно принять не смогут. А значит, не будет им тут жизни.
- Прощай, пап, - всхлипнула Яринка, обняла напоследок отца и вышла из дома.
- Давай я хотя бы отвезу вас в город? – хмурился Андрик, понимая, что теряет сейчас и вторую дочь.
- Не надо. Дед Митяй уже нашел нам машину.
- Возьми хотя бы деньги! – в Яринкину ладонь легла пластиковая карта. – Пин-код: двенадцать двадцать четыре. Марек знает, как ей пользоваться, и тебе покажет. На первое время вам хватит, я буду ее пополнять.
- Пап, мы сами…
- Не отказывайся. Ярин, мне сложно смириться с тем, что случилось, но ты по-прежнему моя дочь. Ты – единственная моя дочь.
Глядя в отцовы глаза, Ярина видела несчастного человека. Еще недавно он был врагом, который покушался на жизнь Марека, но сегодня перед ней стоял просто отец – растерянный, убитый горем. Ярина взяла карту, понимая, как важно ему хоть чем-то помочь оставшейся дочери. Да и деньги, правда, нужны – и квартиру снять, и как-то жить, пока работу не найдут.
- Если захотите, вы найдете меня, - тихо ответила Ярина. – Но имейте в виду, я от Марека ни за что не откажусь, и если вам нужна дочь, вам придется смириться и с ним. Он ни в чем не виноват – ты прекрасно знаешь об этом.
Сказала и ушла. Выпорхнула из родного дома, улетела к другому… Увидев, что Марек ждет Ярину на крыльце своего дома, увидев, как обнял ее, дождавшись, Андрик развернулся и ушел, оставив за порогом дома теперь уже единственную дочь.
Глава 39
Чувствуя свою вину за судьбу порожденной ею ведьмы, Агафья каждую ночь молилась за Агнешку. Со слезами молилась, на коленях, чтоб душа девушки упокоилась и ада избежала. Невинный ведь ребенок, невиноватый, что стала ведьмой. Сила не спрашивала Агнешку, хочет ли она творить зло, – она просыпалась и мстила, исполняла мечты, не предупреждая о последствиях. Перед глазами Агафьи все еще стояла та девочка в поле, по наитию собравшая букет из любовных трав… Плачущая о том, как поступил с ней Федька, мечтающая не о золотых горах – всего лишь об обыкновенной любви.
- Прости ее, Господи, прости! – молила Агафья. – Меня накажи! Моя это вина, что она дел натворила, – меня и наказывай! А девочку эту пощади! Не со зла она все это делала, не со зла!
Каждую ночь одно и то же… Она спать нормально не могла, терзаясь муками совести, вымаливала для Агнешки прощение. Ваня молча гладил ее спину, уговаривая прилечь, поспать. Укладывал, накрывал теплым пледом и сидел, ждал, пока она заснет. Но и тогда не уходил – караулил сон ее.
И вот однажды, где-то через неделю после того, как Марек с Яриной уехали, увидела Агафья сон. Отчетливый, мрачный… Она проснулась среди ночи, с минуту посидела на кровати, глядя в ночную тьму за окном, и вдруг подскочила, стала одеваться…
Ваня, проснувшийся от ее сборов, замычал, встревожившись.
- Не переживай, Ванечка, все хорошо, - заверила Агафья. – Мне нужно кое-что сделать, я скоро вернусь…
Наспех одевшись, она выскочила из дома, строго-настрого веля Ване сидеть дома и глупостей не делать – не хватало еще потом его искать! Однако не успела она и с крылечка сбежать, как перед ней, словно из ниоткуда, появился Митяй.
- Куда ты, Агафья?
Вид его был встревоженный, невыспавшийся…
- Митяй?! Ты что здесь делаешь?
- Тебя стерегу. Ты думаешь, я не вижу, что с тобой что-то творится?
Агафья растерялась. Нет, Митяй к ней добр, и она это знает, – но какое ему дело до ее проблем?
- Митяй, ты в дом иди. Мне бежать надо, потом поговорим!
Она в спешке стала открывать ему дверь, но старик перехватил ее руку.
- Куда ты собралась? Ночь, Агафья!
- Не спрашивай ни о чем, прошу! Потом все, Митяюшка, потом! Иди в дом, жди меня с Ваней – я потом все вам объясню…
Но отпускать женщину одну куда-то среди ночи Митяй не собирался. Захлопнув дверь, он грозно посмотрел на Агафью:
- Я с тобой пойду.
- Нет-нет! Еще чего, Митяй!
- Не спорь, женщина! Цыц! – властно так прикрикнул, как староста, чья прямая обязанность следить за порядком.
Но времени на споры у Агафьи и не было. Единственную возможность загладить свою вину за Агнешку она упустить не могла, и, махнув на Митяя рукой, она бросилась к калитке. Митяй – следом. Она побежала по тропинке к полю – и Митяй за ней. Она в лес – и он туда же! Вопросов лишних не задавал, но бежал за ней, как верная собака, изредка подхватывая Агафью под локоток, когда, спотыкаясь о корни, она норовила упасть.
Через какое-то время выскочили они на поляну, где в последний раз видела Ярина свою сестру. Митяй чертыхнулся, заподозрив неладное; вот не удивится он, если сейчас окажется, что спешит его упрямая женщина на встречу к Агнешке или на какой-нибудь шабаш! Но Агнешки, как и никого другого, к счастью, там не оказалось, а Агафья, сбавив ход, пошла к реке. Митяй, все так же молча, пошел за ней.
И вот стояли они на берегу, вглядываясь в темные воды, и чего-то ждали. Агафья, судя по всему, знала, чего ждет, а вот он ничегошеньки не понимал и строил про себя всякие невероятные теории: что, например, сила Агафьина сейчас из вод материализуется, или что тело Агнешкино всплывет, или даже что сама Агафья сейчас туда нырнет и во что-нибудь такое нехорошее, ведьмовское, превратится. Вот что тогда ему делать?
Нервничала Агафья, не говоря ни слова, и все больше нервничал Митяй. Однако ни одно из его опасений не осуществилось, все было спокойно и ничего не предвещало беды, если не считать этот с сумасшедшинкой Агафьин взгляд в воду. Знахарка вглядывалась так, будто боялась что-то пропустить, не разглядеть. Она прислушивалась к малейшему движению, к малейшему шуму и каждый раз вздрагивала, когда ветерок касался пожухлой травы.
- Агафья, да объясни ж уже наконец!
- Тссс!
И вдруг среди тишины послышался писк. Слабенький такой, неравномерный. Котенок, что ли, где-то заблудился? Однако Агафья сразу же встрепенулась, стала озираться по сторонам, ища источник этого писка. Искать котенка, или что там такое пищит, стал и Митяй. Писк усиливался, приближался и становился все громче – превратился он в самый настоящий плач, заливистый, раздирающий горло.
- Агафья!
Плач приближался, был уже совсем близко…
И вдруг Агафья рванула в воду. В ледяную, темную воду реки. Митяй бросился следом, матерясь, и вдруг опешил, увидев, как плывет в руки Агафьи маленькая корзинка, из которой и доносится плач; как лицо знахарки вмиг просияло, несмотря на то, что стоит она по пояс в ледяной воде; как женщина обернулась к нему, держа корзинку, а по щекам ее… бегут слезы.
- Агафья, что это?!
- Ребенок, - пожала она плечами ему в ответ.
- Какой ребенок?!
- Маленький…
Они выбрались на берег и приоткрыли маленькое одеялко, под которым нашелся самый настоящий, самый обыкновенный ребенок. Девочка. Несколько дней от роду. Голодная, зареванная и напуганная.
- Ты молоко добыть сможешь? – спросила Агафья, расстегивая одежду и прижимая девочку к своему телу, чтоб согреть.
- Молоко… Корова есть у Машки, - растерянно ответил Митяй, разглядывая их находку. – Я попрошу… Агафья, что это за ребенок? Откуда?!
