– Стратег, – похвалила проводница. – Идите в свое купе и сидите там. Когда тронемся, я за вами приду.
– Вы очень чувствительны, – сказал Астраханцев, преисполненный благодарности. – Вас ждет прекрасное будущее. Вы встретите красивого парня, который полюбит вас всей душой.
– Надо же – завернули. Вы, случайно, не писатель?
– Профессор литературы, – с достоинством ответил тот.
– Везет же некоторым, – пробормотала его новая союзница и погнала Астраханцева в вагон: – По местам!
В купе он был один и, как только поезд тронулся, стал пересаживаться с одного сиденья на другое, не в силах найти успокоения. Ему казалось, что Люба может уйти со своего места, или лечь спать и не открыть дверь, или еще бог знает что...
Перрон мчался за поездом все быстрее и быстрее и наконец оборвался. Замелькали фонари, словно гигантские спички с желтыми головками. Покинув хорошо освещенный вокзал, поезд вошел в ночь и побежал по рельсам, уютно покачиваясь. Проводницу звали Мариной. Разобравшись с билетом Астраханцева, она велела ему подойти к своей коллеге из пятого и ободряюще похлопала по плечу:
– Если вам дадут от ворот поворот, возвращайтесь.
– Спасибо, – поблагодарил тот.
Неожиданно Марина схватила его за запястье и, сведя брови к переносице, спросила:
– Вы будете объясняться в любви?
– Буду, – признался Астраханцев без тени смущения.
Смущаться можно, если ты еще ничего не решил. Или боишься своего решения. Он не боялся. Он был нацелен на Любу, как баллистическая ракета.
– А вы не врете?
– Не вру, а что?
– Первый раз вижу живого мужчину, который так влюблен, что гонится за девушкой на поезде. Прямо трепещу вся!
– Я тоже весь трепещу, – признался Астраханцев, которому скорее хотелось иди в пятый вагон.
От нетерпения он даже начал приплясывать и подталкивать Марину животом, чтобы она дала ему дорогу.
– Бегите, бегите, – поощрила она его. – Надеюсь, ваша девушка того стоит.
– Еще как стоит, – ответил Астраханцев и действительно побежал.
Его мотало из стороны в сторону, и он то и дело стукался плечом о двери купе или о поручень, идущий вдоль окна. Ему было больно, но он не обращал внимания.
Никакой проводницы в пятом вагоне не оказалось, и Астраханцев, не в силах ждать, когда она вернется, начал стучаться в каждое купе и дергать за ручку. Один раз ему открыл встрепанный мужик в трусах и в майке, во второй раз появились удивленные физиономии студентов, распивавших спиртные напитки, судя по запаху, не очень высокого качества. В третьем купе никого не было, а возле четвертого он почему-то замер, словно его толкнули в грудь. Приложил ухо к двери и услышал знакомый голос, который жалобно звал:
– Дима! Дима!
Он сразу решил, что Любе совсем плохо, что она лежит на узкой вагонной койке бледная, едва дыша... Он дернул дверь с такой силой, что едва не вывернул себе руку.
– Я здесь! – воскликнул он и шагнул в купе.
* * *
Люба сидела возле окна, выключив верхний свет, и смотрела в ночную бездну за окном. В темноте мельтешили ветвистые деревья, время от времени выныривали какие-то тоскливые переезды, большие станции, залитые операционным светом, или группы домов, жавшихся друг к другу в поисках тепла и поддержки.
У Любы болела душа, и она все никак не могла ее убаюкать. Чего она только себе ни говорила... Что в жизни всякое случается, что ей еще не восемьдесят лет, у нее все впереди, она обязательно встретит хорошего человека и выйдет за него замуж. Эти мантры не приносили ей облегчения. Даже дышать было трудно, как будто она простудилась. И ее знобило, хотя она могла бы поклясться, что ничего общего с простудой ее озноб не имеет.
Проводница принесла чай с лимоном и озабоченно спросила, глядя на ее бледное лицо:
– У вас температура?
– Нет. Это любовный вирус, – ответила Люба, кутаясь в кофточку. – Он попал в мою кровь, и теперь – все, так просто от него не избавиться.
– Шутите! – неуверенно усмехнулась та. – Может быть, выпьете жаропонижающее?
– Таблетки эту заразу не берут, – пожаловалась Люба. – Как с ней бороться, я не знаю, но смутно догадываюсь, что течение болезни будет тяжелым. Да и полного выздоровления никто не гарантирует.
– Вы так складно говорите, как будто это правда. – Проводница покачала головой и добавила: – Меня Юлей зовут. Если что – обращайтесь.
Люба выпила чай маленькими глотками, стараясь думать только о будущем, а не о прошлом. Потому что при воспоминании об Астраханцеве вирус в ее крови активизировался, и она мучительно стонала, тихонько стукаясь лбом о вагонное стекло. В тот момент, когда терпеть больше стало невозможно, Люба с жуткой тоской, на которую, вероятно, откликнулись все волки в окрестных лесах, позвала:
– Дима! Дима!
В тот же миг дверь с грохотом отвалилась в сторону, и на пороге купе возник Астраханцев – мрачный и прекрасный, как демон ночи.
– Я здесь! – воскликнул он и шагнул внутрь.
От неожиданности Люба подпрыгнула на месте, мотнула головой и больно стукнулась затылком о стенку купе.
– Вот зараза! – воскликнула она и против воли поморщилась.
– Это я – зараза? – трагическим голосом спросил Астраханцев, одним сильным рывком задвинув за собой дверь. Дверь отрезала их от всего остального мира, и они остались в полумраке одни. – Ну да. Зараза. Но у меня есть оправдание, и вам придется его выслушать!
Он плюхнулся на соседнее сиденье, оказавшись с Любой лицом к лицу.
– Оправдание! – хмыкнула та. Вид у нее был воинственным – глаза горели, губы были сжаты в тонкую линию. – Как вы вообще сюда попали?
– Гнался за поездом, – коротко ответил тот и потребовал: – Перестаньте так на меня смотреть. Я чувствуют себя промокашкой, которую хотят разорвать на мелкие клочки.
– Вы меня гнусно обманули!
Когда Астраханцева не было рядом, Люба ощущала себя самым несчастным существом на свете. Но стоило ему появиться, как ей немедленно захотелось выместить на нем все свои обиды.
– Да, я вас обманул, – скорбно согласился он. – Но не гнусно, без злого умысла. Я обманул вас от растерянности.
– Никакой вы не Грушин! Что, съели?
– Мы с вами сейчас говорим об отношениях, – сварливо ответил тот. – И тут фамилия не имеет никакого значения.
– Вы не можете говорить об отношениях! – выпалила Люба, раздув ноздри двумя маленькими наперстками.
– Почему это вы лишаете меня такого права? – искренне возмутился ее недавний обидчик.
– Потому что вы женаты!
Это была бомба, которой предстояло взорвать его самоуверенность. Вместо того чтобы рухнуть и рассыпаться пылью, Астраханцев фыркнул и пренебрежительно махнул рукой, словно отгонял от себя обвинение, как докучливую муху.
