У нее на лице отразилась надежда: ей ужасно не хотелось оставлять его одного, но он уже смотрел на часы и торопился на работу.
– Не стоит, Лиз, но все равно спасибо. У меня впереди долгий день, я вернусь домой уставший, а завтра на рассвете уеду. Мы отлично проведем все вместе эти выходные, – ответил он и поцеловал ее в тот момент, когда в кухню вошла Линдсей.
– Как ты себя чувствуешь, папа? – спросила она все еще с обеспокоенным видом.
– Отлично. Мы можем забыть все, что случилось прошлой ночью, – сказал он, стараясь вычеркнуть из жизни это воспоминание.
– Отлично, – улыбнулась Линдсей, садясь за стол. – Значит, теперь я могу сделать эту татуировку, да, папа? – поддразнила она его, и все рассмеялись.
– Замечательная идея, – подхватил отец. – Я подумываю, не сделать ли мне татуировку вместе с тобой. Типа огромного дракона на заднице, чтобы, когда акционеры начнут хандрить, у меня было что показать им.
– Мне нравится эта идея, – одобрила Линдсей.
Он поцеловал их на прощание и ушел. Они услышали, как «астон-мартин» отъехал от дома.
– Мам, ты в порядке? – спросила Линдсей, волнуясь и из-за нее тоже.
Лиз кивнула. Линдсей видела, как мать была напугана прошлой ночью и как любит отца.
– С ним все будет хорошо.
– Да, надеюсь, – сказала Лиз и, ополоснув тарелки, оставшиеся после завтрака, поставила их в посудомоечную машину. Внезапно она почувствовала, словно состарилась на сто лет. Прошлая ночь давала о себе знать. – Но я все равно беспокоюсь за него. Он слишком много берет на себя.
– Но он такой, мам. Он никогда не остановится. Это, вероятно, убьет его.
– Возможно. – Лиз улыбнулась дочери. – Спасибо, что ты была так мила прошлой ночью.
Это дало ей надежду, что они смогут когда-нибудь наладить нормальные отношения. В глубине души дочь вовсе не была плохой.
– Я люблю тебя, мам, – сказала Линдсей и обняла мать.
– Я тоже люблю тебя, – ответила Лиз.
Час спустя они направились к озеру, беседуя по дороге. Линдсей объяснила, почему захотела взять свободный год перед поступлением в колледж, и это уже не выглядело слишком безумной идеей. Ей хотелось попутешествовать несколько месяцев, а потом вернуться и взять серьезные уроки фотографии, чтобы посмотреть, останется ли желание этим заниматься. И еще она сказала, что не готова поступать в колледж. И Лиз не была уверена, что дочь не права. Пока они ехали к озеру, она чувствовала себя ближе к дочери, чем все прошедшие годы.
По прибытии в офис, Маршалл никому не рассказал о случившемся накануне. Даже Эшли. Он вообще не позвонил ей, зная, что они увидятся завтра: не хотел вводить в заблуждение звонками и клятвами в любви. Он любил ее, страстно, но уже принял решение и знал, что оно правильное. Для него, семьи, карьеры, а в конечном счете и для Эшли. И он непременно будет навещать своих девочек. Они принадлежат ему, навсегда. Ему придется рано или поздно сказать Лиз о близняшках, но это время еще не пришло. Может быть, когда они подрастут. И если к тому времени они с Эшли не будут встречаться уже довольно долго, Лиз простит ему девочек. Когда-нибудь в будущем он хотел познакомить их с братьями и сестрой. Они родственники и имеют право знать друг о друге, а он любит их всех. И, войдя в офис, как бы ни было трудно, он был счастлив, что принял такое решение. Единственное, что оставалось сделать, – это завтра поговорить с Эшли. И когда он это сделает, худшее позади. И он сможет сообщить совету директоров, что ситуация урегулирована и у них нет больше повода для беспокойства. Это главное, чего он хотел. А Лиз будет счастливой победительницей, даже не зная об этом. Его отношения с Эшли – жертва, которую он должен принести ради своей карьеры. В этом он уверен.
В понедельник, когда у Маршалла случилась паническая атака, о чем Эшли не знала, она проводила тихий вечер дома. После того как девочки ушли спать, она проверила свою страничку в Интернете на предмет наличия электронных посланий от галерей. Она недавно послала фотографии своих работ нескольким галереям на Восточном побережье в надежде, что они согласятся выставить их. Ей нужно было что-то делать, строить карьеру, и ее психотерапевт предложила попробовать это, когда она стала жаловаться, что в ее жизни ничего не происходит и не меняется ни с Маршаллом, ни с работой. Психотерапевт заметила при этом, что заставить Маршалла действовать она не может, но заняться собственной карьерой необходимо. И Эшли поняла, что она права. Было еще слишком рано ждать ответов от галерей, с которыми она вступила в контакт, но она надеялась получить одно или два послания, если кому-нибудь понравятся ее работы.
Как оказалось, одно послание все-таки пришло, от галереи из Флориды, которая ее не очень интересовала. Они написали, что пока не выставляют новых художников, хотя ее работы им очень понравились. Эшли была разочарована, но оставалось еще семь галерей, ответа которых она ждала с надеждой. Они пока не откликнулись.
После того как прочитала стандартный ответ от галереи, Эшли заметила в электронной почте еще одно сообщение, отправленное с адреса: [email protected], – который ни о чем ей не говорил. В строке темы было написано: «Это вы?» Она открыла сообщение, и оно оказалось коротким и по существу. В нем говорилось: «Это вы та самая Эшли Бриггз, которая училась в Гарвард-Уэстлейк в Лос-Анджелесе?» И были указаны годы учебы. «Если это так, меня зовут Джеффри Майлз. Я переехал в Лондон, когда мне было тринадцать, а вам двенадцать. Я вернулся на этой неделе и хотел бы узнать, как у вас дела». Далее следовал номер его мобильного телефона. «Вспомните про белую лошадь, которую мы видели на пляже перед моим отъездом: может, пробудится ваша память. Надеюсь, это вы. Если это так, я был бы рад увидеться с вами. Всего наилучшего, Джефф». Напоминание о белой лошади заставило ее расхохотаться. Эшли отлично знала, кто это. Она была безумно влюблена в него, когда училась в седьмом классе, а он – в восьмом. Этот привлекательный парень выглядел в точности как Альфальфа, герой сериала «Пострелята», вплоть до чуба. Они гуляли по пляжу в Санта-Барбаре, когда ее родители отвезли их туда на день. А когда всадник на белой лошади проскакал галопом мимо них, Джефф воспользовался случаем, наклонился и поцеловал ее. Это был ее первый поцелуй – неуклюжий и невинный, но в то время ей так не казалось и она думала, что влюблена. Его мать была американка, а отец – англичанином и успешным драматургом. Через пару месяцев после этого события на пляже они переехали жить в Англию. Эшли смутно припоминала, что у него была старшая сестра, студентка университета. А после того как он уехал, она раза два получала от него весточки. Электронной почты тогда еще не было, и его письма шли до нее годами из отдаленного интерната на задворках Шотландии, который он ненавидел. А потом они перестали переписываться и она больше о нем ничего не слышала. Она вообще не думала о нем, но помнила все, в том числе и этот нелепый, неловкий поцелуй, который в то время казался таким волнующим и даже сейчас, спустя восемнадцать лет, сохранился в ее памяти как нежный и приятный.
