– Добивайся ее, тупица, – посоветовала я. – Это женщина твоей мечты.
– Женщина моей мечты – Камерон Диас, – буркнул Никита. – И что значит – добивайся?
– Ну хотя бы веди себя прилично.
Никита был не светским человеком. Серферы, байкеры – в этой среде он чувствовал себя естественно. В ресторанах (а Саша любила хорошие рестораны, куда следовало наряжаться), на вечеринках и показах мод Никита держался букой, ворчал и занимал оборонительную позицию.
Меня это раздражало. Хотелось сделать вид, что мы незнакомы.
– Никит, вот ты сидишь у себя в дыре, как крот, света белого не видишь, зациклился на мотоциклах и катерах чертовых. Ты так всю жизнь проморгаешь. Ты где был? В Турции? Египте? Ну, в Праге был – и то тебя Саша туда заманила. Мир большой и прекрасный, а ты ведешь такой образ жизни, как будто у тебя денег нет. Зачем тебе деньги? Ты же ни на что их не тратишь.
Никита открыл было рот, но я его перебила:
– Я знаю, знаю, что хорошая защита от «Дайнези» стоит шестьдесят тысяч. И что? У Саши пять сумок стоят такие деньги. Она была в Мексике, в Гонконге, в Китае, в Марокко, в Иордании, на Майорке, на Мальдивах, в Бразилии, в Европе везде была.
– Наверное, я ее недостоин! – рассердился Никита.
– Наверное, – согласилась я.
Саша не мелькала каждый день в светской хронике. Но она любила красивые места, зрелища, любила отдыхать. Ее имя не отскакивало от зубов секретарш, которых так презирают те, что выпускают для них же журнальчики о светской жизни. Эти презираемые секретарши знают наперечет всех жен и дочерей и, в свою очередь, презирают актеров или музыкантов, которые появляются на вечеринках не чаще раза в месяц.
– Это кто еще такой? – ухмыляются секретарши.
Удаленное высокомерие дает им чувство сопричастности, а издатели зарабатывают на том, что в жизни у этих девочек нет ничего прекрасного. Кроме фотографий посторонних людей в чудесных нарядах.
Секретарши не узнали бы Сашу в лицо, как узнают некую дочь и любовницу, которой подарили известную модель авто для рекламы давно прогоревшего дела.
Никита не мерк в ее близости, его тепло принимали, и только он сам раздувал свое чувство неловкости.
Подруга, владелица радиостанции, пригласила Сашу отправиться вместе в Доминиканскую Республику. Саша уговорила Никиту.
Мы потом долго это обсуждали, в качестве главного аргумента использовав остроту из фильма «Не грози южному централу, попивая апельсиновый сок у себя в квартале»: «Можно забрать Ташики из квартала, но нельзя убрать квартал от Ташики».
У Никиты были скромные претензии. Машина, квартира, мотоцикл, девушки – больше ему и не надо было.
Он не представлял себе жизнь, в которой есть место синему, как кобальт, небу, под которым плавают небольшие, изящные яхты, а на этих яхтах развлекаются люди в красивой одежде – они едят с серебра, пьют из хрустальных бокалов, а в их белых домах на берегу пахнет лугами, духами и средиземноморской кухней.
Может, это и ненастоящий мир, но это мир мечты, которую некоторые люди для себя создают.
Никита для такой философии был слишком приземленным.
– Ему и умирать нестрашно, – зло сказала Саша. – Он и так все время ползает.
– Сашенька, дай ему еще шанс, – попросила я.
В Доминикане Саша делала вид, что это не ее мальчик. Так было проще. Иначе пришлось бы переживать и оправдываться. Саша убегала от Никиты, подталкивала его к мужчинам, которые играли в пляжный футбол или ходили под парусом, но Никита хотел к Саше, обижался и демонстрировал свои дурные манеры.
По приезде они поругались.
– Знаешь, создалось впечатление, что это они без приглашения явились к тебе в гости, побили стаканы и ушли, упрекнув напоследок, что лимонов на всех не хватило! – сердилась Саша.
– Я нормально себя вел! – отпирался Никита. – Просто у тебя с головой что-то не так!
– Она у меня болит от твоей невоспитанности! Вот что с моей головой!
Он приехал к ней ночью, когда все люди спали – и только Саша в пять утра читала новости в Интернете. Она огорчилась, хоть и противилась этому.
Никита привез цветы, шоколадные конфеты и новость – он идиот.
Они помирились.
Если бы вдруг ко мне пришли люди и сказали:
– Наши намерения чисты. Мы не хотим на этом наживаться. Но не могли бы вы придумать для нас новую религию? Нам трудно. Старая вера прекрасна, мы ее уважаем, но, вы понимаете, не получается у нас найти гармонию. Смирение нас теоретически устраивает, но мы не отшельники, мы с такими людьми общаемся… Сочините нам, пожалуйста, что-нибудь практичное, но для души.
И если бы я согласилась… А я бы, скорее всего, согласилась, потому что каждый писатель чувствует себя немного пророком…
В первую очередь я бы отвергла терпение, как основу основ.
Мой ум подсказывает – тот, кто может все стерпеть, в награду получает шишки и дырку от бублика.
Можно сочетаться браком в восемнадцать и всю жизнь терпеть и смиряться, но будет ли в таких отношениях любовь?
А человек без любви – не более чем удобрение.
Люди многие века ищут формулу счастья.
Мы прошли через дикость, распущенность, осмысленный разврат, нас держали в ежовых рукавицах, мы сами себя беспощадно судили, но ничто не принесло нам радости.
Я бы сказала моей пастве:
– Ребята. Слушайте внимательно. Ошибки – это всегда больно, но все дело в том, ради чего вы их совершаете. Если ошибка – путь к цели, и вы делаете выводы, и не повторяете одно и то же годами – будет вам счастье. А если ошибка – образ жизни, тогда каюк вам всем. Запасайтесь успокоительным – оно пригодится, когда вас будут вязать. Учитесь думать и чувствовать – это большая наука. Не прячьтесь за цинизмом – этот костюмчик вам не по размеру, он жмет в паху и в подмышках. Не бойтесь боли – это часть жизни.
Я бы рассказала им об эпизоде, который потряс меня до глубины души.
Одно время все в моей жизни было хорошо. Случались расстройства, и в мире положение настораживало, но я пришла к удивительному состоянию, когда ничто не выводит из равновесия, ни одна причина не нарушает крепкую и радостную любовь к себе.
Стояла осень, солнца было мало, работы – много, и у меня развилась бессонница. Ложилась в семь, просыпалась в три. И как я ни корячилась, никак не могла наладить нормальный режим.
Я тогда разругалась с одной приятельницей в пух и прах. Ссора растянулась во времени, разрыв был некрасивый, нескладный, оставивший после себя след невысказанных упреков.
И вот мы с ней невзначай затеяли переписку, целью которой было оставить после себя красоту и порядок, но так вышло, что дальше «сама дура» мы не ушли.
