Он надел чистое белье, приготовленное Джузеппиной, выбрал тонкий шерстяной костюм из своего гардероба, уже полностью укомплектованного, неспешно причесался и явился, одетый с иголочки, на кухню, где его ждал завтрак.
Джузеппина разливала кофе и слегка даже перелила в чашечки, заглядевшись на брата, такого элегантного и представительного, так не походившего на нее и на всех тех людей, среди которых они с Чезаре выросли.
— Ну, что ты обо всем этом скажешь? — спросил брат, имея в виду их новое положение.
— Я довольна, — ответила она, садясь на краешек стула, как бедная родственница, — ты даже представить себе не можешь, до чего я довольна… После стольких несчастий, — голос ее погрустнел, — у меня остался только ты. И благодаря тебе я живу, как синьора.
— Только не думай, что я хочу, чтобы ты провела весь остаток своих дней со мной, — пошутил он.
— О, Чезаре, — испуганно вскинулась она, — а с кем же, если не с тобой?
— Ты молода, красива. Рано или поздно ты выйдешь замуж. — Он знал, что вызовет тягостные воспоминания.
Девушка закусила нижнюю губу и опустила взгляд.
— Прошу тебя, Чезаре, никогда не заговаривай об этом, — сказала она тихо, но с непреклонностью. — У меня не будет мужа. Я никогда не выйду замуж. — Секс, мужчины, стыд и страшный грех слились в ее представлении в одно целое.
— Ну хорошо, не будем об этом. — Прошло уже пять лет, пять долгих лет после того, что случилось, но она не забыла ничего. — Никто не станет тебя неволить.
— Я знаю, — с грустью улыбнулась она. — Но все же не заговаривай больше об этом.
— Делай как хочешь, — сказал Чезаре, пытаясь обратить все в шутку. — Хочешь, иди в кино, хочешь, сходи в театр. А в следующем сезоне я поведу тебя в Ла Скала послушать «Богему».
На этот раз он сам загрустил, вспомнив Матильду и мелодии Пуччини, которые составляли фон их любовной истории, но тут же взял себя в руки. Он встал из-за стола, заставил сестру сделать то же самое, схватил ее за талию и, насвистывая, закружился с ней в вальсе. — Вот что мы сделаем, — смеясь, заявил он, — пойдем на бал-маскарад и протанцуем всю ночь.
— Остановись, Чезаре, у меня голова закружится, — запротестовала она, но взволнованная и счастливая, заражаясь от него радостью жизни. Чезаре усадил ее на стул, она закрыла себе лицо руками. — Бог мой, что ты меня заставляешь делать. Ты просто с ума сошел! А телеграмма? — вдруг вспомнила она, сделавшись серьезной.
Чезаре пошел и взял из кармана пижамы свернутый вчетверо желтый листочек. «Просим вас явиться понедельник десятого восемь часов дирекцию фирмы «Казати и сын», — прочел он на узких полосках ленты, наклеенной на лицевой стороне.
— Что такое? — обеспокоенно спросила Джузеппина.
— Перспектива хорошей работы, — улыбаясь, ответил он.
В конторе фирмы «Казати и сын» его поразила тишина, нарушаемая лишь стрекотанием пишущих машинок, деловитая лаконичность диалогов, которыми на ходу обменивались служащие, и важный тон секретарши — ни молодой, ни старой, ни красивой, ни уродливой, но всем своим видом подчеркивавшей значение своей фирмы, название которой она произносила со священным трепетом. Под распятием на стене приемной висели портреты короля Виктора Эммануила и королевы Елены.
Пришел рассыльный, тип, словно из ризницы, худой, как гвоздь, и в черных нарукавниках.
— Пройдите, пожалуйста, — сказал он, — граф Ринальдо Казати ждет вас.
Просторный кабинет графа показался Чезаре просто огромным, точно военный плац; стены отделаны панелями из темного дерева, паркет местами скрипел под ногами. Письменный стол, за которым восседал хозяин, был массивный, квадратный, тоже темного дерева. Он казался сделанным прямо по мерке хозяина, солидного мужчины лет за семьдсят, с большой головой, как у античного воина, но лысой и блестящей, словно полированной. Крупный, мясистый нос был подчеркнут гордой линией седых усов, цепкие серые глаза блестели с молодым задором. На нем был безупречно сшитый костюм стального цвета и безукоризненно белая рубашка с черным галстуком.
— Итак? — Он произнес одно это слово барственным тоном синьора, но хватка чувствовалась военная — в нем виден был кадровый офицер, прослуживший немало лет в армии. Из внутреннего кармана пиджака граф Казати достал кожаный футляр, открыл его и вынул виргинскую сигару. С удовольствием понюхал ее и закурил, наслаждаясь ароматным голубым дымом, который описывал изящные завитки вокруг его головы. — Итак? — повторил он.
Чезаре накопил достаточно опыта, чтобы не надеяться на приветливость и дружелюбие начальников, и приготовился к трудному разговору. От него не укрылось это обращение к нему старика, обращение важной персоны, которая среди тысячи срочных дел нашла минутку для такой незначительной личности, как он. В ответ он подарил ему одну из своих молчаливых улыбок, которая исключала любую форму зависимости и подчинения и которая означала примерно следующее: «Либо ты принимаешь меня всерьез, либо не добьешься от меня ничего».
— Мой сын наговорил мне о вас много лестного, — сказал старик, сократив паузу, которая становилась тягостной для юноши.
— Я очень уважаю капитана Казати, — ответил Чезаре почтительно. Он взглянул на красивый сельский пейзаж в золоченой раме над столом и перевел взгляд на стену напротив: она была полностью занята книжными полками, мерцающими тусклым золотом корешков. «Когда-нибудь у меня будет еще лучше», — подумал он.
— Мой сын считается знатоком людей, юноша. — Граф посмотрел на сигару, которую держал в руках.
— Я в этом никогда не сомневался, и мне было бы неприятно, если бы мои недостатки бросили тень на эту его блестящую способность.
— В одном из них, в дерзости, вам не откажешь, — заявил старик. — Но это свойство как способных людей, так и просто мошенников. — Несколько мгновений он смотрел на серый пепел на кончике сигары, прежде чем перевести свой стальной взгляд на голубые внимательные глаза Чезаре. — Характерна она и для бунтарей. — «Бунтарство» и «реакционность» входили в тот момент в политический язык, как в годы войны были ходячими терминами «пораженчество» и «патриотизм».
— Я не люблю ярлыков. — Чезаре не напрашивался на стычку, но раз уж его подталкивали к ней, не намерен был отступать. — И не признаю закона толпы.
— Хорошо, не будем терять времени, — коротко отрезал старик. — Что вы умеете делать?
— Граф Бенедетто Казати знает мои скромные способности. Думаю, он говорил вам о них, и полагаю, что вы хотели бы подвергнуть меня испытанию. Всегда ведь есть смысл проверить людей, с которыми предстоит сотрудничать.
