Белка немедленно заливается слезами. Гордей прижимает ее к себе, успокаивая:
— Ну что ты, Бельчонок? Я же говорил, что все наладится. Что с мамой все будет в порядке, — он отводит челку с ее лица и целует в нос.
Я не верю своим глазам. Не помню, когда в последний раз Гордей целовал дочку. Это так прекрасно, что на мои глаза наворачиваются слезы. Я готова, чтобы меня еще раз подстрелили, лишь бы увидеть, как он бережно и нежно целует дочь. Лед треснул. Гордей прижимает Белку к себе, и в этом жесте столько нежности, заботы и любви к ребенку, что я начинаю плакать.
— Ты что, Настюша? Ну что ты? — изгибаясь, чтобы не задеть повязку, Гордей наклоняется и целует меня, едва касаясь горячими губами моего рта.
Его голова забинтована.
— Что с головой, Гордей? — спрашиваю я.
— Да ничего. Пустяки, — отмахивается он. — Это просто новая и очень продвинутая методика выпрямления мозгов. — Бельчонок, ты вот что, пойди-ка в кафетерий, там шикарные пирожные, — он достает из кармана несколько купюр и протягивает их дочке. — Поешь сладенького. Шоколадок там разных купи. Короче, разберешься.
— Ой, да ладно, — насмешливо фыркает Белка, — можете обжиматься при мне, я уже большая.
— Да? — ядовито осведомляется Гордей. — Я тебе припомню, когда ты нам своего мальчика домой приведешь.
— Очень надо, — оттопыривает губу Белка. — Все мальчишки — дураки! Ладно пойду поем, не люблю ваши эти обсю-сю, — она расставляет руки, словно обнимая кого-то невидимого, и громко чмокает, изображая поцелуи. — Муа, муа!
Гордей приподнимает бровь, и, закусив губу, чтобы не засмеяться, смотрит на нее долгим пристальным взглядом.
— Ладно, пап, верни брови на место. Давай взятку за молчание, — Белка цапает из его рук деньги и выходит.
Вот она язва все-таки! И в кого только такая пошла? Боюсь, что мои опасения насчет отцовства Аристарха вполне оправданы. Потому что из всего моего близкого окружения такой едкий характер только у одного человека: матери Аристарха. Внешне Белка совсем на нее не похожа. Но по натуре — вылитая бабуля, моя несостоявшаяся свекровь. Мелкая же вроде, а как припечатает словом, так не знаешь, куда деваться. Язык острее бритвы!
Я смеюсь, но тут же ойкаю. Боль моментально сковывает левую сторону. Гордей присаживается на кровать, берет мою руку и кладет на свою щеку.
— Я очень скучал по тебе, — шепчет он.
— Гордей, не знаю: смогу ли простить тебя. Хотя я тоже виновата. Это все из-за моего дурацкого плана с открытым браком. И потом… — собираюсь с духом и выпаливаю: — Это я подложила Тату под тебя.
— Я знаю, Настенька, все знаю. И, кстати, тоже поддержал твой план, — он отстраняется, вскакивает. — И тогда твое предложение не казалось дурацким.
— Знаешь? Откуда, Гордей?
— Пока ты была без сознания, многое выяснилось.
Он нервно мечется по палате. Подходит к окну, потом вдруг резко бросается ко мне, и, не дойдя двух шагов до кровати, резко проводит рукой по волосам. И вдруг я замечаю седые пряди в его густой шевелюре. Еще несколько дней назад их не было.
— У тебя седина, Гордей.
Он молча кивает. Снова опускается на колени, целует мои руки, бедра, накрытые больничным одеялом, заглядывает в глаза и проникновенно шепчет:
— Я так скучал по тебе, родная! Теперь все будет по-другому. Обещаю!
— Что же с нами случилось, Гордей?
— Мы просто зажрались, — горько усмехается он. — Наверное, когда все слишком хорошо, то иногда нужна ударная доза коричневой, дурно пахнущей субстанции, чтобы мозги встали на место.
— Ты прав. Я тоже об этом думала. Но… — осторожно высвобождаю свою руку из его ладони.
Он пытается снова ухватить ее. Но я решительно пресекаю попытку:
— Подожди, Гордей! Послушай меня: больше никакой лжи! Я хочу сделать тест ДНК и точно знать, чья дочь Белка.
— Не нужно никаких тестов! — горячо возражает он.
— Не перебивай меня, Гордей! Послушай…
— Нет, это ты послушай меня, Настя. Белка — моя дочь! И мне начхать, кто ее биологический отец. Я ее вырастил. Я! — он стучит кулаком по своей груди. — А ты — моя жена. Другой не будет никогда! Вы две мои девчонки! Я вас никому не отдам!
Господи, неужели я это услышала? Как возможно, чтобы такая перемена случилась всего за три дня? Даже учитывая, что произошло, мне сложно в это поверить! Хочу слышать это снова и снова, но внутри меня разрастается горький ком недоверия. Почему так? Почему всё приходит, когда уже не нужно? Еще месяц назад я умерла бы от счастья, если бы он это произнес! Но сейчас просто не знаю, как реагировать. Я боюсь этой шоколадности. Все так хорошо, что даже страшно. Можно бы поверить, если бы не черное пятно, которое никогда не смоется из памяти: Макс и Тата.
16 глава. Влюбитесь заново в жену
— А что с Максом и Татой?
Гордей снова начинает нервно расхаживать по палате.
— Ими плотно занялась полиция. Но Гурджиев все выяснил еще до следаков. И я там был в момент выяснения. Эти два дебилоида сначала кочевряжились, играли в молчанку. Даже адвоката требовали. Американских фильмов насмотрелись, идиоты. А Гурджиев — он же человек из 90-х. Он следакам прямо при мне выдал тринадцатую зарплату, которая перекрыла остальные двенадцать. Менты быстро вышли и оставили их с нами одних. А потом туда, в отделение, зашли мальчики-зайчики Гурджиева. И как наши голубки, Тата с Максом, запели! Ты бы видела, Настюша. Итальянская опера нервно курит в углу! Все выложили, как на исповеди. И оказалось, что эта пара аферистов давно уже в розыске. Просто документы меняли чаще, чем хирурги перчатки. Они, оказывается, с детства друг друга любили. Прямо Ромео и Джульетта в криминальном варианте, — усмехается Гордей. — Кучу народа выставили на бабки разными аферами. Но все больше по мелочам: машина, шмотки, немного налички. Не везло им на крупную рыбу. А ребята хотели урвать куш и умотать в теплые страны. Ресторанчик открыть на берегу океана. Осесть, и, представь себе, даже детишек завести. И вот они все крутились возле богатеньких буратинок, и никак им не удавалось урвать кусок пожирнее. А тут удача улыбнулась в виде… — он осекается и смотрит в стену.
— В виде меня, — заканчиваю фразу вместо него.
Гордей кивает и продолжает:
— Тата с ее этим Максом надолго сядут. Не волнуйся! Гурджиев вписался, в бешенстве закусил удила и рулит процессом. Не понимаю, отчего это его так задело.
— Я понимаю, Гордей. Когда я сбежала из квартиры Макса, то позвонила Гурджиеву, чтобы попросить помощи. И он мне рассказал, что его когда-то вот так же подставили, и никто ему не верил. Чудом жив и здоров остался. Поэтому и воспринял эту ситуацию близко к сердцу. Но я другого не понимаю: кто же тогда тот Хлыстов, что к нам в дом ворвался?
— Троюродный брат Макса. Вернее того, кто выдавал себя за Макса, — Гордей откупоривает бутылку с минералкой и жадно пьет. — Они не только родственники, но и полные тезки. Оба Александры Хлыстовы. Только один из них сменил документы на Макса Жарова. Как и Тата, которая была Леной Трояновой. Когда Тата с Максом в Москву приехали, то быстро прогудели все деньги и явились к Хлысту. Тот родственника с подружкой и приютил. Потом они рассорились, и Макс с Татой съехали. Но в Москве-то выжить очень трудно. Вот тогда они придумали этот план, который к нам с тобой и применили. Одна только загвоздка была: план сырой, а в Москве все тертые калачи. Нужен был кто-то для разбега. Тупо потренироваться. Ну как фигуристы перед олимпиадой, когда они обкатывают программу на региональных соревнованиях. Вот Тата с Максом и решили сначала обкатать олимпийскую программу на родственничке. Тата к нему вернулась и начала его на бабки раскручивать. По знакомой нам с тобой схеме: мол, сбежала от сожителя, который бил и все деньги отнимал. Только в роли уголовника-Бармалея выступал Макс. И вот когда они из Хлыста выдоили все, что можно было, то переключились на других. А тактика-то уже отработанная! Только Хлыст тоже оказался не пальцем деланный, и своего упускать не собирался. Он на самом деле пытался стребовать свои деньги назад. А тут еще и ты его нашла. Макс с Татой поняли, что весь план висит на волоске. Тогда-то они его и убили. Когда он уже для нас с тобой отыграл свою роль.
