Я ожидала, что по пути домой меня станут отчитывать, но никто не проронил ни слова. Мама говорила о свадьбе в следующие выходные, а папа́ отвечал ей с водительского сидения.
Адриана уснула, уткнувшись головой в окно.
Тони крепко обнял меня за плечи. Я слушала гул мотора и смотрела на желтые огни, проносящиеся за окном и рассыпающиеся через стекло по салону машины.
И всю дорогу я не могла забыть задумчивое выражение на лице Николаса, не могла перестать чувствовать его взгляд, скользящий по моей коже.
Я была столь же уверена, что он думал именно обо мне, как и в том, что небо голубое.
* * *
Наступил четверг. Давно перевалило за полдень. Асфальт жгло горячим солнцем, а воздух перед дверями ресторана, принадлежащего Франческо, пропитался ароматом свежего хлеба, смешанного со специями и чесноком.
По дороге от машины до ресторанчика я смотрела себе под ноги: у меня расстегнулся ремешок туфли. Я попыталась его поправить и начала неловко прыгать, стоило мне пошатнуться, как сильная рука схватила меня за талию и поставила ровно.
– Ты ходячее бедствие, ты в курсе?
Я напряглась. Глубокий голос пробрал меня и наполнил теплом до краев. А мне не следовало чувствовать ничего подобного.
Когда я попыталась высвободиться, ладонь Николаса соскользнула с моей талии на бедро. Обжигающее прикосновение. То, что он вообще меня касался, уже было непристойным, как будто его руки находились не только на моем боку. Это раздражало, поскольку я не могла ничего поделать и не умела «отключить» мурашки, бегающие по коже при появлении Руссо.
Я прищурилась, но промолчала. Я заранее решила, как буду вести себя с этим мужчиной: никак. Не связываться с ним. Ничего лучше в голову не пришло.
Когда я побрела вперед, с ремешком, болтающимся на щиколотке, вдогонку мне полетело ироничное:
– Мне объявили бойкот?
Я стиснула зубы. Ему смешно. Как я могла чувствовать столько спутанных и перекрученных эмоций касательно Николаса, пока он просто развлекался?
Я развернулась, отбрив:
– Ты столкнул меня в бассейн! С чего мне с тобой разговаривать?
Светло-голубая рубашка, серые жилетка и брюки, черный галстук, наглое красивое лицо. Я сглотнула. «Ну и зачем опять связалась?» Отступать было поздно.
Он провел большим пальцем по нижней губе, оценив взглядом мое телесного оттенка платье без бретелек и розовые туфли.
– Это ты маленькая врушка, Елена.
Разумеется, он во всем обвинил меня. И он в этом хорош.
– Я? Ты меня шантажировал!
– Мне не пришлось бы так поступать, если бы ты меня сразу послушалась.
Он что, серьезно? Его глаза оставались спокойными. Уф, да он и впрямь не шутит.
Я развернулась, едва не упала, оперлась ладонью о горячую кирпичную стену и умудрилась застегнуть ремешок.
– Где твой кузен? – спросил Николас, что-то печатая в телефоне. – Тебе не следует быть здесь одной.
Бенито высадил меня возле ресторана и уехал на парковку, а мама и папа́ с Адрианой были в другой машине. Почему Николас лезет в не свое дело?
– Прекрати вести себя как мой брат, у меня уже есть один, – сказала я, кстати, будучи совершенно уверенной, что задену его.
Николас заиграл желваками.
– Внутрь, Елена.
– Попроси по-хорошему, – выдала я, передразнивая его тон.
Он удивленно оторвался от телефона.
– Если ты сейчас же не занесешь свою задницу в ресторан, Елена, и, пожалуйста, сделай это… кричать будешь ты.
«Боже мой».
– Какое неприличное замечание, – выдохнула я, направляясь к дверям.
– Абсолютно платонически, – откликнулся он.
В тот момент я поняла, как подставила себя с дурацким словом.
* * *
Сквозь стекло было видно красный знак «Закрыто», висящий рядом с полками со свежим хлебом, но, когда я толкнула дверь, меня немедленно поприветствовали возгласом:
– Mia bella ragazza! [68]
Я улыбнулась.
– Дядюшка.
Двоюродный дядя обнял меня и наградил поцелуем в каждую щеку. Я вдохнула запах орегано, и меня накрыла волна ностальгии. Иногда в некоторых местах вы всегда чувствуете себя именно так, даже если вам не свойственно это сентиментальное чувство.
Франческо Абелли обитал на более мирной стороне Коза ностра. Каждый цент, отмытый от нашего имени, являлся продуктом труда этого шестидесятипятилетнего мужчины, который почти никогда не снимал фартук и белую майку, но и не расставался с парадными ботинками: когда дядя не обрабатывал чеки, он заведовал рестораном.
– Садись у окна. È una bella giornata [69].
Но день вовсе не так хорош. Было жарче, чем в аду, но дядя вряд ли выходил на улицу. Он жил над рестораном.
Я устроилась за столом и налила стакан воды из графина. Сквозь окно врывался ослепительный свет. Ужасное место, если честно, но слово дядюшки было столь же категоричным, как и замечание отца, и не имело значения, насколько люди из-за этого страдают.
Бенито вошел в зал и плюхнулся на стул, прочистив горло и налив себе чаю. Я прищурилась, потягивая воду через трубочку.
– У тебя засос на шее.
Он потер отмеченное место, пробормотав:
– Говорил же ей, что не надо.
Я покачала головой, не желая знать, как он успел с кем-то переспать по дороге от парковки до ресторана.
Через пятнадцать минут все были в сборе. Напротив сидели родители, с одной стороны от меня восседала Адриана, а с другой – Николас. Мама нахмурилась, когда поняла, что дочь и Руссо не сидят рядышком, но ни невесту, ни жениха формальный этикет не волновал. Тони, Бенито, Доминик, Лука и дядя Мануэль заняли соседний столик и разговаривали друг с другом.
Мама морщилась и моргала из-за яркого света, который озарял уже весь стол, а папа́ закрылся меню, которое знал наизусть.
Ланч не был таким напряженным, каким я его представляла. Вчерашний вечер, к счастью, ни на что не повлиял. Однако сестра казалась рассеянной и отстраненной, словно только физически пребывала вместе с нами, а мыслями витала где-то очень далеко. Она
