не с пеленок губернатор.
— Зато мы с его отцом пересекаемся по вопросам школы, да и как родитель он может прийти. Вот как мне теперь себя вести?
— Как обычно, пап. Что ты впадаешь в панику?
Папа снова качает головой и падает на кровать.
— Поседеешь с тобой раньше времени.
Подхожу и глажу его по волосам, в которых нет и намека на седину.
— Да ну, мне кажется, я раньше тебя поседею, — усмехаюсь.
— Ну конечно, скажешь тоже. Кстати, у меня есть хорошая новость.
Возвращаюсь в кресло, слегка успокоившись, и подпираю голову.
— Какая?
— Меня сегодня обрадовали. Выделили служебную квартиру. Так что на неделе перееду.
— Правда? — радостно хлопаю в ладоши. — Это же хорошо?
— Думаю, хорошо, потому что тут находиться круглые сутки, будучи директором, — такое себе удовольствие.
— А квартира далеко?
Папа качает головой.
— Минут пять пешком. И тебе будет, где выходные проводить, а то тоже торчишь тут.
— Справишься без меня в будни? Это же придется готовить.
Папа усмехается.
— Да уж справлюсь.
— А почему дали только сейчас квартиру?
— Срок испытательный успешно прошел, — в голосе отца звучит гордость, и я моментально ею заряжаюсь.
— Круто! Я очень рада за тебя. Ну а тебе тут самому нравится? — с опаской уточняю.
Может, ситуация с Бородиным как-то поменяла папино отношение к этой школе.
— Вполне, несмотря на то, что с вами очень непросто. Все такие своевольные, куда деваться. И чуть что — начинают связями тыкать.
— Ещё один плюсик в копилку Яра, — брякаю и прикусываю язык.
— Какой это? — ехидно спрашивает папа.
— Он ни разу не ткнул никому тем, кто у него отец. А мог бы, согласись? Да я бы и не знала, если бы не рассказала одноклассница.
— О, да ему нужно памятник поставить.
— Да, пап, — хватаю с кресла подушку и кидаю в папу.
Папа хохочет и легко уворачивается от летящего снаряда.
— Хватит паясничать, я же серьезно, — надуваюсь.
Папа подходит и ерошит мне волосы. Одергиваю голову и показываю язык.
— Да понял я, понял, что ты серьезна как никогда.
Садится на корточки, и наши глаза оказываются на одном уровне. В папиных плещется беспокойство.
— Но я все же прошу тебя, будь осторожна. Не бросайся в омут с головой.
— Не буду, — шепчу непослушными губами.
А в голове стучит, что я уже туда бросилась, и пути обратно пока не вижу. Да и не думаю, что он мне понадобится. Путь этот.
Возвращаюсь в комнату и падаю на кровать. Лиза мирно посапывает в своей постели, и я с удивлением замечаю, что уже начало десятого. Скоро будет обход перед отбоем.
Но спать совсем не хочется. Меня переполняют новые эмоции, и в мысли прокрадывается Ярослав.
Нахожу глазами его букет, и губы сами по себе растягиваются в счастливую улыбку.
Пришлось потрудиться, чтобы протащить цветы мимо охраны. Пока Бородин отвлекал охранника какими-то глупыми вопросами, я бочком проходила мимо, прикрывая собой букет.
Ничего бы не было, конечно. Цветы не относятся к чему-то запрещенному. Но хотелось, чтобы меньше народа видело, как мы тайком пробираемся в школу, так ещё и с цветами наперевес.
Меньше знают, крепче спят.
Затыкаю уши наушниками, включаю любимую группу, под которую когда-то мы ставили танец с группой поддержки.
Грудь стискивает от тоски по тренировкам, но все же появляется надежда, что рано или поздно я смогу возвратиться к танцам. Мне бы этого очень хотелось.
Открываю сообщения и нахожу номер Бородина.
«Меня папа вызывал на разговор», — отправляю и прикрываю глаза.
Не проходит и минуты, как телефон в руке начинает жужжать.
Смотрю на фотку Бородина на весь экран и снова ощущаю радость. Что он выбрал меня.
Это я его сфотографировала, пока он следил за дорогой, и теперь не могу налюбоваться его растрепанной кучерявой шевелюрой и искривленными в усмешке губами.
— Да, — накрываюсь одеялом, чтобы не разбудить Лизу.
— Что папа хотел? — беспокойный голос Ярослава заставляет стать серьезной.
Вздыхаю и уже жалею, что написала Бородину об этом. Но хотелось, чтобы он знал.
— Ничего серьезного. Опять поговорили про то, что я уже в состоянии сама выбирать, с кем мне можно общаться.
— Мне уже паковать вещи?
Цыкаю.
— С какой стати?
— Ну мало ли, — тихий смех отдается эхом в груди, — может, меня отчислили уже, а я тут валяюсь на кроватке и ни о чем не подозреваю.
— Чушь не говори, — морщусь от одной только мысли, что папа может такое выкинуть.
И тут же одергиваю себя. Не может и не сделает.
— Так о чем речь шла?
— Я пообещала, что ты будешь вести себя как паинька и больше никакой агрессии.
Он молчит. Слышу только его дыхание.
Жду.
— Не могу тебе этого пообещать, — эта фраза вышибает из легких воздух.
— Почему? — облизываю пересохшие губы и прикрываю глаза.
— Потому что если что-то будет угрожать тебе, то я забью на свое же обещание быть паинькой. Поэтому, извини, но я не могу тебе это гарантировать.
— А что мне может угрожать. Бородин? — закусываю палец, чтобы перестать лыбиться как влюбленная дурочка.
— Ты уже забыла свой приход? Да и Маркелов никуда не делся и не исправился, поверь мне.
— Яр.
— Снежинка, я все сказал. Если это будет касаться тебя, пусть я лучше вылечу из школы, но тебя никто больше не тронет.
— Хорошо, но в остальное время-то ты сможешь с собой справиться.
Снова глубокий вдох.
— Я очень постараюсь ради тебя.
— Спасибо, — шепчу.
Внутри поселяется острая нехватка Бородина, и я стискиваю зубы, чтобы не ляпнуть лишнего.
Что-то вроде того, чтоб он снова заявился в девчачье крыло.
— Ты что там подозрительно замолчала, Снежинка?
— Спасибо тебе.
— За что? — слышу улыбку, и перед глазами ярко возникает образ улыбающегося Бородина.
Сердце сладко сжимается.
— За то что…
А что сказать? Я бы с радостью поблагодарила, что он вообще обратил на меня внимание, но думаю, что это будет глупостью.
— За свидание. Оно было супер.
— Это тебе спасибо.
— Аналогичный вопрос. За что?
— За то что дала мне шанс. Дала нам шанс, —
