— Это А... А... — начинаю от волнения заикаться. Благо позу мы успели сменить на менее палевную.
— Артём, Лилин друг, — Сокович обольстительно улыбается, протягивая маме руку.
— Очень приятно. Мама Лили. Татьяна Владимировна, — похоже, мама взволнована не меньше меня, так как свободной от рукопожатия рукой без остановки поправляет свои волосы.
— Эта стрижка вам очень идёт, — Артём продолжает очаровывать.
— Спасибо, — кажется, мама даже немного покраснела.
Избегая маминого заинтересованного и вопрошающего взгляда, решаю закончить в подъезде наш разговор с Артёмом. Подталкивая его к входной двери.
— Последний на сегодня вопрос можно? — кутаюсь в накинутую на плечи толстовку.
— Задавай.
— Почему ты снова стал общаться с Тимуром? Он так поступил с тобой...
— Я его простил. Для себя простил. Ему-то вряд ли было нужно моё прощение. Сейчас я снова практически с ним не общаюсь.
— Почему?
— Из-за тебя. Нельзя так с девушками обращаться. Это дно.
— А как же братская связь?
— У меня с родителями связи нет, а уж отсутствие братской связи с Тимуром я как-нибудь переживу.
Стою растерянная. Но согреваемая не только толстовкой, но и пристальным взглядом Артёма.
— Я тебя в щёчку поцелую, по-дружески, а то вдруг мама в глазок смотрит, — наклоняясь, нежно целует, а я обхватываю его за широкие плечи.
— Спущусь-ка я по лестнице, обед растрясу, — застёгивает куртку.
— Ага.
— Спасибо, что накормила, — дёргает за рукав толстовки, свисающий с моего плеча. — И за то, что выслушала.
— Всегда пожалуйста.
— Спишемся, — подмигивает, скрываясь в «воронке» лестничного проёма.
Слушая отдаляющиеся шаги Артёма, понимаю, что его запах остался на моих ладонях…
* * *
Вечером на кухне ужинаем с мамой. Мимо нас, словно приведение, тихо шурша тапочками, проходит отец, укладывая грязную кружку в пустую раковину. Его вторжение в наше с мамой уединение и, как правило, бесячие действия впервые за долгое время меня не раздражают. Мне нейтрально. Отец зашёл-вышел, а я его как будто и не заметила.
Бездумно накручиваю спагетти на вилку. Но в рот не отправляю. Мне ни до отца, ни до ужина, ни до чего. Оставляю в покое съедобную макаронную конструкцию. Распуская волосы, стягиваю резинку-пружинку с хвоста. Надеваю её на запястье. Вспоминаю красивые мужские пальцы, которые проделывали ту же самую манипуляцию. Улыбаюсь.
Разглядываю незатейливые цветочки на скатерти. Обвожу их пальцем, скользя по поверхности стола, совершенно не анализируя свои действия.
— Мам, а что такое любовь? — неожиданно озвучиваю вопрос.
Мама тепло улыбается, отодвигая от себя опустевшую тарелку:
— А сама ты как думаешь?
— В интернете можно найти десятки определений «любви». Все они, так или иначе, связаны с привязанностью, симпатией, влечением.
— Всё так. Но не нужно где-то искать ответы, — встаёт из-за стола, собирая грязную посуду. — Ты сама всё поймешь, когда любовь придёт.
— Но всё же…
— Дай-ка вспомнить… — прижимается спиной к раковине, опираясь на неё руками. — Любовь — это когда неожиданно осознаешь, что все твои мысли заняты только им. И ты никак не можешь это контролировать.
А вот и первый звоночек.
— В толпе ищешь его глаза, — задумчиво продолжает. — Находишь и не можешь насмотреться. Стоишь рядом, а твоя рука к его руке как под действием необъяснимой магии притягивается.
— Ты описала очень красиво.
— Могу ещё красивее. Любовь — это как танцевать танго в темноте. Тут либо ноги себе и партнёру отдавишь, либо будешь словно по воздуху порхать с ощущением вращающегося внутри счастья. Это прекрасное чувство. Жаль, что оно с годами трансформируется во что-то другое. А хотелось бы задержать его подольше именно в этом состоянии.
Из отцовской комнаты доносится громкое покашливание.
— Ты любила папу? — подпираю лицо рукой.
— Конечно. Ты плод любви. Знай это. А ещё знай, что я тебя люблю. Папа тоже любит. По-своему, как умеет. Просто сейчас он сам себе не принадлежит. Ты же знаешь. Он болен. Алкоголизм — это болезнь.
Я снова начинаю разглядывать цветочки на скатерти.
— Однажды в детстве ты сильно заболела, — мама присаживается рядом. — Лежала в больнице, не помнишь, наверное. Так вот, он сидел около твоей кроватки и плакал. Искренне.
— Это точно был мой отец? — с грустью усмехаюсь, поднимая на маму глаза.
— Точно, — успокаивающе гладит меня по голове, которую я кладу ей на плечо.
Так приятно иногда ощущать себя маленькой девочкой, защищённой и любимой. И кажется, что все проблемы нипочём и море по колено.
— Так, я в душ и спать, — мама ведёт плечами, как будто сбрасывает с себя налёт воспоминаний. — А к тебе у меня будет две просьбы: помыть посуду и не засиживаться допоздна с телефоном в руках, — целует в макушку и направляется к выходу. И напоследок в дверях делится со мной ещё одной своей мудрой мыслью: — Любовь не даёт нам подумать. Ты просто понимаешь в одну секунду: «Я его люблю» и всё…
* * *
Переодеваюсь в пижаму, слышу, как на столе в беззвучном режиме вибрирует телефон. Кто там опять написывает, на ночь глядя? Уж не тот ли паркурщик Иван с Фестиваля уличной культуры, который каким-то чудом нашёл меня в соцсетях и последние дни скидывает мне всякие видосики, где он перепрыгивает стены и крыши, цепляется за различные поверхности, исполняет сальто? Отрицать не буду, посмотреть есть на что. Телом он своим владеет мастерски.
А может это Костя, который тоже как-то подозрительно активизировался на этой неделе? Все чего-то от меня хотят. А чего хочу я? Хоть бы знак кто какой подал, что ли? Открываю входящее сообщение. От абонента «Артём». Расправляю пижаму, усаживаюсь на кровать.
«Выгляни в окно».
«Зачем?» — теряюсь от его неожиданной просьбы. — «Только не говори, что стоишь под моими окнами».
«Нет, я дома. Завален фотографиями: бассейн и суровые татуированные мужики в плавках».
«Ну, на это и я бы посмотрела. В окне такое не покажут».
«Ты на небо посмотри».
«Момент», — выключаю в комнате свет и в предвкушении распахиваю занавески.
«Что видишь?»
Луна. Огромная… Как в тот вечер, когда я подумала, что Артём уединился с Машей в ванной. А он, оказывается, в этот момент в одиночестве сидел на крыльце.
«Охренительная луна» — печатаю практически вслепую.
«Мне захотелось с тобой поделиться этой красотой».
«Спасибо», — а вот тут я всматриваюсь в каждое слово, написанное им.
«Любуйся на здоровье, а я пошёл любоваться мужиками».
С не сходящей с моих губ улыбкой, оставляю его сообщение без ответа. Смотрю на нашу переписку, пока значок «он-лайн» рядом с его именем не гаснет.
Счастье в простом. В мелочах, в деталях. Незначительных, на первый взгляд. Но цепляющих своей спонтанностью, искренностью и точным попаданием в момент.
А чего это я сейчас о счастье стала размышлять?
«Гашу» телефон. Снова взгляд в окно. Ночной город. На засыпающем небосводе — мерцающие звёздные огни и слепящий, завораживающий своим размером и причудливым раскрасом диск луны. Поддаваясь задумчивой грусти этой романтичной атмосферы, в мыслях обращаюсь к Артёму: «Ты можешь на кого-то смотреть. Кому-то улыбаться. Кого-то касаться. Кому-то дарить ощущения, эмоции и падения с радуги. Говорить слова про обожание и предлагать разделить с тобой красоту луны. А меня так печёт изнутри, стоит подумать, что это всё может быть не только для меня. Точнее, вообще не для меня. Для другой. Ведь мы с тобой… Просто друзья?
Но о «просто друге» не думают 24/7? Так ведь? А меня в последнее время посещают какие-то неправильные, непозволительные мысли и связанные с ними порывы. Мне постоянно хочется тебя… Касаться. Слушать. Вдыхать. Смотреть, не отрываясь. Целовать. Чувствовать. Растворяться в тебе.
Твой взгляд, голос, прикосновения приятно царапают мою кожу и мой мозг. И под воздействием всего этого я каждый раз как будто летаю выше той самой заветной радуги. Где-то там. Под самыми облаками. Сквозь которые пробивается яркое солнце в мою серую, унылую жизнь».
