class="p1">Даже не сказала, а бросила в лицо.
— Считай, что вы квиты. Ты отомстила. Можно переворачивать этот лист.
— Мам, я и не думала мстить, я просто пыталась выжить и чем-то заполнить пустоту в груди, — глаза так печет, что ресницы становятся мокрыми.
— Заполнила?
Мотаю головой. О каком заполнении речь? Невозможно это. Пустота начала зарастать только когда вернулась в родной город, а сегодня накинулась на меня с удвоенной силой. Я снова потеряла что-то важное и теперь готова на стену бросаться от тоски.
— Ты завелась на пустом месте, на Мише сорвалась, а теперь давишься слезами и чувством вины и хочешь сказать, что у тебя нет депрессии? Тебе помощь нужна. Ради тебя самой, Артема и вас с Краевым. Да-да, не пыхти. Ради вас.
— Нет никаких нас!
— Есть и ты это знаешь. И прежде, чем ломать дальше, подумай, готова ли ты к тому, чтобы он ушел. Насовсем. Готова ли общаться лишь изредка и только по поводу сына? Готова ли отпустить?
— Предлагаешь мне забыть обо всем?
Она грустно улыбается и качает головой:
— Я предлагаю, во-первых, заняться здоровьем и обратиться за помощью к специалистам, а во-вторых, определиться, что для тебя важнее. Шанс начать все сначала или болтовня завистливый куриц. Мы с отцом поддержим любое твое решение, но ты же понимаешь, что от последствий тебя это не убережет. В любом случае отвечать придется тебе.
— Я подумаю над твоими словами.
Это все, что я могу сказать. Встаю из-за стола и ухожу к себе, чувствуя, как мать встревоженно смотрит мне в спину.
***
Меня отрубает. Я просто ложусь на диван, просовываю руку между прутьев детской кроватки, невесомо прикасаясь к сыну, и засыпаю. Проваливаюсь в темноту, наполненную вереницей образов, звуков, разрозненных воспоминаний. Меня крутит, бросает из одной крайности в другую. То я счастливая девочка, влюбленная по уши в самого прекрасного парня на свете, то сгорбленная старуха, нонстопом прокручивающая ролик от Любаши.
Мне то больно, то нестерпимо сладко. То я реву во сне, задыхаясь от боли, то смеюсь, смело глядя в будущее.
Дикий винегрет. Я барахтаюсь в нем, пытаясь хоть за что-то зацепиться. И мой единственный якорь — это Краев. Чтобы ни случилось, меня раз за разом выкидывает в коридор, в тот момент, когда он уходил после моих грубы слов.
Я вижу его глаза. В них боль, раскаяние, смятение и что-то еще, не дающее мне покоя. Разочарование? Не знаю, не уверена. Но мне страшно.
Страх — это именно то, от чего я просыпаюсь.
Мама спрашивала, готова ли я отпустить его навсегда? Не готова…
— Дура, — стону, закрывая лицо руками.
Я не знаю, как дальше с этим жить, как справиться с нашими трудностями, но я боюсь, что Краев отступит. Можно сколько угодно раздувать свою гордость, кормить обиду, проигрывая в голове ту проклятую ночь, но факт остается фактом. Мне плохо без него. И чувства… Они никуда не делись. Они здесь со мной, в моем измученном сердце.
Не позволяя себе передумать, я отхожу к окну, за которым набирает обороты поздняя мартовская вьюга, и набираю номер Краева. Что будет потом — не имею не малейшего понятия, но сейчас мне надо извиниться за срыв. Начну с малого, а дальше, как пойдет.
Но все оказывается сложнее, чем я думала. В трубке тишина, разрываемая равнодушными гудками.
Я набираю его несколько раз, все с тем же результатом. По спине ползут колючие мурашки, и сердце сжимается в ледяных когтях подозрений.
Я когда-то уже пыталась дозвониться до него…
Стоп! Запрещаю себе заводится. Нельзя.
Откладываю телефон, чтобы выдохнуть и взять себя в руки. Он просто занят. Перезвонит.
От тупого смотрения на темный экран меня отвлекает сын. Он куксится в кроватке, кряхтит, а потом заходится в горьком плаче, оттесняя на второй план все остальное. Я рада, что он проснулся. Суечусь вокруг него, ухаживаю, мою, переодеваю, кормлю. Потом рассказываю сказку, а он смотрит на меня так внимательно, будто понимает каждое слово.
Качая его на руках, я снова тянусь за телефоном, но там пусто. Ни звонков, ни писем.
Сердце уже бьется где-то во рту, и каждое его сокращение причиняет дикие муки, словно все внутри распухло и кровоточит.
— Где же ты…
Проклятая фантазия снова рисует картины того, чем он может быть занят. Например, снова встретил Любу и понеслось…
Хныкаю от бессилия, но сын тут же подхватывает настроение и морщится, пытаясь зареветь, поэтому перевожу все в игру. Он тут же улыбается своим беззубым ртом. Я смеюсь и целую маленькую розовую ручку, а самой так плохо, что еле дышу.
Пока Артем бодрствует, я еще раз пять проверяю мобильник, все с тем же результатом. Вернее, с полным его отсутствием. Напряжение накапливается. Я уже похожа на пороховую бочку, которая вот-вот рванет.
Хожу с сыном на руках из угла в угол, не чувствуя под собой ног. Словно ни суставов, ни костей в моем теле не осталось. Сплошной кисель. В животе тоже все перемешалось, в груди — черная едкая сажа. В голове одна только мысль — пожалуйста, не надо.
Если он снова…
Если опять с кем-то… Назло мне или чтоб зализать потрепанное самолюбие…
Это будет конец. Черта, после которой от нас не останется ничего.
Мама ведь права. Пока, несмотря на то что больно, «мы» живы. И есть за что бороться, есть ради чего не опускать руки. Я поняла это только сейчас.
Да, фигня случается. Да, люди делают ошибки. Порой такие болезненные, что кажется простить невозможно. Но это не так. Можно. Если очень захотеть, если без человека не можешь жить несмотря ни на что.
Можно поверить снова и все забыть, пытаясь начать с чистого листа…
Стоп.
Да кого я вообще пытаюсь обмануть.
Чистый лист? Забыть?
На самом деле это все романтическая бредятина.
Я ничего не забыла, я не знаю, как простить, но понимаю только одно. Мне плохо без него, словно забрали часть души, и я хочу попробовать еще раз. Отстроить на руинах «нас» прежних что-то новое, другое. С учетом прежних ошибок и наших слабостей. Не забывать! Потому что забвение это путь в никуда, а принять и научиться с этим жить, не вынимая из себя каждый раз по кускам мозг и сердце.
И после слов матери я понимаю, что это возможно.
Если только он снова не…
Я тешу себя надеждами, что Краев дома или на работе. Что пытается отвлечься, листая журнал или книгу учета. Да просто спит,
