Хочешь заказать пиццу?
Мэтт садится.
— Да, черт возьми.
Я беру с кофейного столика его телефон, кручу в пальцах черную Amex Рафа, заказываю две большие пиццы со всеми заправками, а также со всеми добавками из меню.
— Что-нибудь еще, мэм? — спрашивает подросток на другом конце линии.
Мои глаза поднимаются, чтобы встретиться со взглядом Мэтта, и угли ярости снова разгораются в моем нутре.
— Да, у меня нет наличных. Могу я оставить чаевые картой?
Глаза Мэтта загораются.
— Вы очень добры, мэм. Сколько?
Я делаю паузу.
— Тысячу долларов.
— Что?
Эти угольки вспыхнули пламенем.
— Пусть будет две.
Когда я вешаю трубку, Мэтт радостно дает мне пять. Эти мелкие акты мести — то, что не дает мне сойти с ума, но он получает от них даже больше удовольствия, чем я. Оказывается, у него есть своя обида на Рафа.
На Рождество Мэтт напился и признался ему, что влюблен в Анну. Раф посоветовал просто написать ей. Самое худшее, что может случиться, — это то, что она ответит «нет».
Он ошибался. Оказывается, то, что она ответила на проникновенный абзац моего друга семью смеющимися смайликами и ничем другим, было худшим, что могло случиться.
— К черту Рафаэля Висконти, — бормочет Мэтт, плюхаясь обратно на диван и закидывая ноги на кофейный столик. — К черту его, и к черту его дерьмовые советы по ухаживаниям. И вообще, что он знает? Он даже не смог удержать тебя рядом, а ты, вероятно, согласилась бы сбросить свои трусики для него за правильный шоколадный батончик.
Я сказала Мэтту только половину правды, когда появилась на пороге его квартиры. Не рассказала ему ни о горячей линии, ни о чеке на миллион долларов, ни о том, что мое сердце было слишком мягким для всей этой чуши о врагах с привилегиями.
Я уже собираюсь огрызнуться какой-нибудь дерьмовой репликой, когда две вспышки света освещают мои шторы. Сердце подскакивает к горлу, но так же быстро опускается обратно в грудь.
Это может быть только Нико, он все делает заранее.
Я поднимаюсь с дивана и подхожу к окну с намерением позвать его на пиццу, но когда я отодвигаю штору, у меня пересыхает в горле.
Это не Tesla Нико, а знакомый Гелендваген. В котором я спала, ела и трахалась. А за лобовым стеклом виден силуэт мужчины, с которым я проделывала все эти вещи.
Онемение делает мои конечности тяжелыми. Какого хрена он здесь делает? Я тупо смотрю на фары, когда они снова вспыхивают.
— Что происходит? — спрашивает Мэтт.
— Это Раф.
Диван стонет под ним.
— Черт. Как ты думаешь, он слышал, что я о нем сказал?
— Что? Нет…
Фары снова мигают, и на этот раз они не останавливаются. Моя сетчатка горит, а на оконном стекле пляшут оранжевые пятна. Внезапная ярость захлестывает меня, заряжая кровь. Мне плевать, что он хочет — после всего, что этот мудак натворил, неужели он всерьез думает, что может подъехать к моей квартире, мигнуть фарами, и я рысью побегу его встречать, как благодарный щенок?
Да пошел он.
Я хочу спросить Мэтта, нет ли у него в квартире какого-нибудь тяжелого, тупого предмета, который я могу бросить в лобовое стекло Рафа, но вместо этого ограничиваюсь показом среднего пальца — на обеих руках — и драматически задергиваю шторы.
Мэтт наблюдает за мной, пока я возвращаюсь к дивану, впиваюсь взглядом в телевизор, беру пульт и увеличиваю громкость.
— Закрой уши.
— Хм? Почему… О, блять!
Я даже не вздрагиваю от звука клаксона Рафа, доносящегося с улицы внизу, я едва слышу его из-за рева в ушах. Он может сигналить всю ночь, мне все равно. Из всех игр, в которые мы играли, это та, в которой я уверена, что выиграю.
— Ради всего святого, пусть это прекратится, — стонет Мэтт через несколько минут, накрывая голову двумя подушками.
Возможно, Раф может слышать, что Мэтт говорит, потому что мы внезапно погружаемся в тишину. Он облегченно вздыхает, и я тоже вздыхаю, но уже по другой причине.
— Это еще не конец, — говорю я.
Дверь в наш многоквартирный дом распахивается с такой силой, что окно вздрагивает. Звук тяжелых шагов эхом доносится из коридора, и мы оба поворачиваемся, чтобы посмотреть на мою входную дверь.
Мэтт напрягается.
— Он поднимается?
Я слишком занята, осматривая комнату в поисках чего-нибудь острого, чтобы ответить.
— Э-э, — продолжает он дрожащим голосом. — Не похоже, что он сможет выломать твою дверь. Я пытался на той неделе, помнишь? Чуть ногу не сломал. Она должна быть стальной или…
Бах.
Дверь распахивается, и флуоресцентный свет из коридора заливает ковер. Меня охватывает неистовая ярость, и я вскакиваю на ноги, но у Мэтта другой инстинкт выживания: он издает странный, девичий звук и натягивает одеяло на голову.
А потом Раф оказывается прямо здесь, затемняющий мой дверной проем. Его безумные глаза осматривают комнату, пока не встречаются с моими.
Фу. От его вида у меня сжимаются легкие, а потом начинает жечь горло. Прошло две недели с тех пор, как я проснулась в его окровавленной постели рядом с чеком на миллион долларов и трусливым признанием, написанным на карточке Анонимных грешников. И все эти две недели я была в невменяемом состоянии. Чередуя рыдания, составление планов его кончины и стирание его имени с моей поясницы.
Но вот он здесь, в своем самом черном костюме с самыми аккуратными складками. Две недели я провела, извиваясь в его проклятой ловушке, а он все это время гулял, как будто ему наплевать, что он потерял ключ.
Да пошел он. К черту его двадцать раз подряд.
— Убирайся вон!
Его внимание переключается на комок на диване и вспыхивает чем-то мрачным. Одна рука тянется к пистолету, другая срывает одеяло.
Он направляет пистолет в лицо Мэтту.
— Ты трахаешь мою девочку?
Мэтт взвизгивает и поднимает ладони вверх в знак капитуляции. Как только Раф понимает, что это всего лишь мой сосед — золотистый ретривер, он закатывает глаза и направляет ствол пистолета в сторону коридора.
— Ладно. Убирайся, пока не описался.
Мэтт даже не оглядывается на меня, прежде чем выбежать из моей квартиры.
Чертов предатель.
Хлопок двери эхом разносится по комнате, а затем затихает в тяжелой тишине.
Мы смотрим друг на друга в течение трех долгих секунд, прежде чем я обретаю дар речи.
— У тебя хватает наглости врываться сюда. И я не твоя девочка…
Он внезапно делает шаг ко мне, и у меня перехватывает дыхание, необходимое, чтобы закончить предложение. Я не успеваю увернуться от руки, которая летит к моему
