Она недолго раздумывала, как «облегчить» свою участь. Впервые изменив Маслову, она не почувствовала вины. Рита сказала себе, что он сам толкнул ее к этому. Незачем было притворяться. Он не тот, за кого пытался себя выдавать. Он хотел получить ее любой ценой, а ей теперь любой ценой нужно начать прежнюю жизнь. Потому что для нее нет ничего более унизительного, губительного, чем холод в постели, ложиться в которую приходится по обязанности. Рита окончательно определилась, и прерванная цепь стала удлиняться, обретая все новые и новые звенья. Маслова снова становилась собой, во время свиданий с другими совершенно забывая о существовании мужа. Рита получала недостающее на стороне, но долго в обмане жить не смогла. Не потому, что боялась разоблачения или раскаивалась. Скорее, она жаждала полной, абсолютной свободы. Она решила признаться во всем Маслову, не дожидаясь, пока ему кто-то другой откроет правду.
Его реакция поразила Риту: Саша отказывался верить! Он превратился в маленького мальчика, у которого хотят отнять любимую игрушку. Он не хочет делиться ею и тем более потерять навсегда. Истерику взрослого мужчины Рита наблюдала впервые в жизни. Она расценила это как неприкрытое проявление слабости, что окончательно оттолкнуло ее от Маслова.
— Ты знаешь, я во всем призналась для того, чтобы между нами не было недосказанного, — собирая вещи, тихо начала Рита, когда Саша наконец замолчал. — Я виновата и ухожу, прости.
— Не уходи! Я буду таким, каким ты хочешь. Не оставляй меня, — он стал на колени и, опустив голову, смотрел на блестящий дубовый паркет. Он театрально протянул руку, раскрыв пальцы, напрягая их.
— Я не могу остаться. Ты ведь понимаешь это, Саш.
— Мы скоро будем жить отдельно. Все будет замечательно, вот увидишь! — он сжал голову руками и снова начал всхлипывать.
— Перестань. Мне ничего не нужно, ничего. Я ошиблась — семейная жизнь не для меня. Ты ни в чем не виноват. Прости, не унижайся, я ведь не передумаю. Если ты не возражаешь, после развода я оставлю себе твою фамилию.
— Катюша Маслова, — глухо произнес Саша и, подняв на Риту влажные глаза, повторил: — Катюша Маслова.
— Что ты? — Рита прижала сумку к груди и попятилась к выходу из комнаты. Во взгляде мужа было что-то безумное.
— Толстого не читала, женушка, — усмехнулся Маслов. — Была у него в романе такая же потаскуха, какой стала ты.
— А, ты вот о чем, — Рита облегченно вздохнула. Однако откровенная злость, мелькнувшая в голосе Саши, раззадорила ее. — Я ведь не стала, милый. Я была и буду!
Она закинула сумку на плечо и нагло засмеялась, стараясь выглядеть как можно беззаботнее. Маслов вскочил и, схватив лежащий на полу тапок, швырнул его в сторону Риты.
— Убирайся! — исступленно закричал он. — Вон из моего дома!
— Ухожу, ухожу. Не кричи, пожалуйста, — Рита быстро прошла через узкий длинный коридор и, не прощаясь с родителями Саши, поспешила закрыть за собой входную дверь.
Она была даже рада, что Маслов в конце повел себя грубо. Это облегчало уход. Все кончилось. Несколько месяцев притворства превратили жизнь Риты в бесконечный спектакль. Она даже перестала получать удовольствие от общения с мужчинами. Рита дошла до того, что стала назначать свидания и не приходить на них, так велико было ее внутреннее напряжение. С этим нужно было покончить как можно скорее, спектакль и без того затянулся. Пожалев себя, Рита решительно положила конец обманам, игре в благополучие. Она вернулась к Арине Егоровне.
— Так я и знала, — это было первое, что сказала бабушка, увидев внучку на пороге.
— Да? — целуя ее, засмеялась Рита. — И почему же ты меня не предупредила? Я бы тоже знала и вернулась намного раньше.
— Как тебя понимать? — Арина Егоровна не была настроена шутить.
— Скоро снова стану свободной женщиной, только и всего, — Рита вошла в комнату, обвела взглядом знакомую обстановку, в которой ничто не изменилось. Все было привычным, уютным, успокаивающим. — Как хорошо дома!
— Что люди скажут, ты подумала? — покачала головой бабушка.
— Нет. Я не собираюсь думать о таких глупостях. Жизнь одна, бабулечка. Прожить ее с таким чайником, как Маслов, боже сохрани.
— Срамница, Бога не вспоминай попусту! И как можно о муже без всякого уважения! Как вы легко относитесь ко всему, нельзя ведь так. Если бы мы так фыркали по всякому поводу, сколько беды бы натворили.
— Давай без нотаций, ба!
— Так ведь разве я плохого хочу, ласточка моя.
— Все в прошлом, Егоровна! — обнимая бабушку, застрекотала Рита. — Начинаем новую жизнь.
— И как ты спокойно говоришь!
— Я уверена, что поступаю правильно, — Рита должна была показать, что она не боится завтрашнего дня, в котором нет мужа, семьи, ничего из того, что для бабушки всегда было и будет священным. У нее свои понятия, а у Риты — свои. В конце концов, что дало ей замужество? Минимум удовольствия, массу забот и неудобств. Ее копилка не пополнялась, а только таяла с каждым днем. На мужнину зарплату и ее стипендию особо не почудишь, обновок не купишь. Рита нахмурилась: — Хватит — хлебнула.
— Делай как знаешь, — Арина Егоровна махнула рукой. — Ты хоть не беременная?
— Бабуль, правнуков пока не предвидится.
— Хорошо, что хоть пока. Надежда остается.
— Всему свое время. Успею обрасти заботами, бесконечными проблемами.
— Ты так к этому относишься?
— Не придирайся, бабуля. Побыла я замужем — не мое. Кроме постоянных «нельзя» и «потом» ничего не получила. Подрастем — повзрослеем, поумнеем. Думаю, что в девах я не останусь. Главное, чтобы рядом оказался настоящий мужчина. Настоящий, понимаешь?
— Да, вот и говори после этого, что дети не повторяют путь родительский, — вздохнула Арина Егоровна. — Одна все искала, теперь ты туда же.
Рита нахмурилась и резко вышла в коридор. Вернулась с пачкой сигарет и под недовольным взглядом бабушки достала сигарету.
— О маме плохо не говори и не думай, — прикуривая, глухо сказала она. Она бросила на бабушку взгляд, полный откровенной угрозы. — Мы больше не будем о генах и наследовании порока. Она святая по сравнению со мной, понятно?!
— Да, да.
— Она ни в чем не виновата, слышишь?!
— Слышу, Риточка, — Арина Егоровна поспешила отвести взгляд. Ей стало не по себе. Она вдруг почувствовала, что той девочки, которую она нянчила, любила и в которой души не чаяла, больше не существует. Перед ней стояла чужая женщина, в глазах которой сверкали огоньки ненависти и отчуждения. Что-то было безнадежно потеряно, навсегда. Арина Егоровна повернулась к окну. Она не хотела, чтобы внучка видела подступившие слезы. Усилием воли справившись с ними, она тихо сказала, переводя разговор на другую тему: — Ты бы не курила в комнате, Риточка. Хотя бы на кухне, хорошо? Я плохо переношу запах сигарет. Дед покойный и тот не позволял себе с папиросой в квартире появляться.
