А Соня взлетела на полутемный этаж и проскочила прямиком в туалет.
Шпингалет легко вышел из углубления. Окна в этих помещениях никто на зиму не заклеивал, поэтому рама легко распахнулась.
Соня высунулась в окно, и ей стало страшно: Баринов висел на хлипкой лестнице на уровне третьего этажа. Лестница угрожающе скрипела, грозя в любую минуту оторваться от стены.
Соня отошла от окна в глубину помещения, от страха зажала зубами кулачок. Ей казалось, что сейчас случится страшное. Она проклинала ту минуту, когда дала Баринову согласие на эту авантюру.
– Эй, хозяюшка! – услышала Соня знакомый голос и открыла глаза.
В проеме окна, как картина в раме, освещенный луной, торчал по пояс Саня Баринов. Белый шарф его шевелился на ветру.
– Забирайся скорее! – проскулила жалобно Соня. – Санечка, скорее! Я умру сейчас! Я бою-ю-ю-юсь...
* * *
Баринов мог запросто пройти мимо вахтера. Да хоть бы заплатив ему, жадному до денег, три или пять рублей. Впоследствии он именно так и поступал.
Но сейчас ему нужно было вот такое геройство, лихой поступок. Соня – а он уже хорошо ее изучил – не могла не оценить этот риск и пацанскую удаль.
Баринов легко спрыгнул с подоконника, отряхнул кирпичную пыль с рук. Соня протянула ему фуражку. Он обнял ее, нашел в темноте ее губы. И победил.
Они целовались первый раз вот так, по-серьезному, в таком неподходящем месте. И – этого просто не могло не случиться! – в самый неподходящий момент вспыхнула под потолком грустная лампочка на витом матерчатом шнуре-электропроводе, отворилась дверь, и в туалет ввалилась толстая Маша-почтальонка, заспанная и растрепанная. В ночной рубашке в голубой цветочек.
Она ойкнула и застыла на месте, глядя в упор на целующихся.
Баринов оторвался от Сони, галантно поклонился и сказал:
– Проходите, девушка! Не стесняйтесь!
Соня толкнула его в бок, едва сдерживая смех, кивнула соседке:
– Привет, Машут! – и поволокла прочь из женского туалета красавца-подводника Саню Баринова.
Дальше ему можно было уже очень-то и не стараться. Он покорил Соню. Они играли оба, но он все же ее переиграл. К тому же зерна упали в подготовленный грунт. Влюбленная Соня была сражена наповал.
– Проходи и располагайся, – пригласила ночного гостя. – Будем чай пить.
Соня включила электроплитку, спираль которой мгновенно покраснела и раскалилась. Соня повернулась, чтобы поставить на плитку чайник, и ничего у нее не вышло. Ничего. Баринов поймал ее за руки, притянул к себе ее ладошки. Он целовал ее пальцы и внимательно смотрел в глаза.
Сонечка не выдержала:
– Я, кажется, влюбилась в тебя. Прости...
– Прости? За что?! – Саня Баринов удивленно поднял брови. – Да ты знаешь, что ты сделала для меня, сказав это? Я ведь теперь только об этом и буду думать.
– Но у тебя семья. – Соня впервые затронула эту тему. – Неужели в ней нет любви?
– В моей – нет. У меня все очень непросто. У меня специально построенная семья. Понимаешь?
Соня не понимала, помотала головой. Что значит «специально построенная»?
– А вот это просто, Солнечка. – У него так получилось случайно, «Солнечка», и мгновенно приросло к Соне. Я сын адмирала. Моя жена – дочь профессора. Вот и все. Когда я окончил военное училище, меня познакомили с ней. И мы хорошо понимали – иначе нельзя.
Соня слушала его и думала о себе. Он – сын адмирала, а она кто? А она – дочь известного военного инженера, который столько всего сделал для авиации, что ему при жизни памятник надо было поставить. А его жизни лишили. И стала она дочерью «врага народа». Да, ее отца совсем недавно реабилитировали, но это не изменило жизнь Сониной семьи. Никто не вспомнил, что у Кузнецовых когда-то была квартира, которую у них отняли, затолкав их всех в крошечную конуру коммуналки. Никто не принес им извинений за то, что в одночасье рухнула в небытие их большая и дружная семья, от которой остались одни черепки. Даже место, где захоронили военного инженера Кузнецова, семье не было известно.
Соня думала обо всем этом, слушая рассказы Баринова о героическом деде – большом морском начальнике, об отце, имя которого носит школа где-то на Новгородчине.
– Понимаешь, у нас по-другому нельзя. И я хочу, чтобы ты это знала. – Баринов спрятал лицо в Сониных ладонях.
– Мне ничего от тебя не нужно. – Соня четко разделила слова в предложении. – Ничего! Понимаешь?
– Стараюсь, хоть мне и трудно все это понять, – честно признался Баринов.
...Узкая односпальная кровать с панцирной сеткой жутко скрипела от малейшего шевеления, и скрип этот был слышен на весь этаж по горизонтали и на все пять этажей по вертикали. Да что там говорить, и по диагонали тоже. Это Соня знала абсолютно точно. В свои одинокие ночи по своеобразному писку пружин Соня могла без ошибки угадать, у кого из жильцов женского отделения тайно заночевал кавалер. Поэтому она шикала на Баринова и с ужасом думала о том, что завтра на нее будут коситься соседи.
– Сонь! – громко прошептал Баринов. – Да плюнь ты переживать! Все спят давным-давно. И вообще... Пусть завидуют!
«Пусть завидуют!» А ей и так завидовали все девчонки в общежитии. Еще бы! Баринов был хорош собой, щедр и внимателен. Он приносил ей подарки и видел, с какой радостью она принимает их – и золотую цепочку на шею, и плюшевого зайца – с одинаковой радостью. Он вспоминал, как придирчиво рассматривала любое подношение дражайшая супруга – оценивающе, и не стеснялась сказать ему, раня самолюбие, что у него нет вкуса и он просто транжира. После всего этого Баринову не хотелось даже на официальные праздники радовать Тамару. Проще было выдать ей энную сумму на день рождения, Новый год и день мужского лицемерия – 8 Марта. Радости от этого Баринову не было никакой.
Соня умела искренне радоваться даже пустой безделице, что не мог не заметить Баринов. Его внимание было ей приятно. Но куда более важными были для нее их не испорченные бытовыми проблемами и неурядицами отношения.
Первый после их знакомства поход Баринова Соня переживала тяжело. Он предупреждал ее, что писать не будет. «На лодке все на виду, да и письма, кто надо, видит насквозь», – объяснил Саня. Она не просила и не умоляла его. У Сони вообще был удивительный характер, в котором женственная нежность соседствовала с мужской жесткостью. Она умела ждать. А еще она умела скрывать свои чувства, ровно настолько, чтобы держать мужчину в неведении. Чтоб нюх не терял!
Баринов это хорошо понимал и тем не менее мучился от сомнений. К тому же он не обещал Соне будущего. И понимал, что в такой ситуации когда-нибудь их отношениям придет конец. Ну, должна же она будет создать семью?!
А Соня совсем об этом не думала. Говоря Баринову, что ей от него ничего не нужно, Сонечка конечно же думала: «А вдруг?»
