— Ты хочешь сказать, что я по доброй воле снова влезу на корабль?
— Обязательно. Женское любопытство заставит. Потому что там увидишь такое, что тебе и не снилось.
— Боюсь, я ничего не увижу. Простите, синьор, за неаппетитные подробности, но меня затошнит. Буду лежать пластом.
— Положи вот это под язык, — протянул он ей на ладони маленькую таблеточку. — От морской болезни. На этот раз я все предусмотрел.
— Ну раз так...
Женское любопытство действительно бывает сильнее страха.
А на палубе, приветствуя прибывших, выстроился экипаж, наряженный в парадную белоснежную форму с серебряными галунами, но при этом состоящий всего из трех человек: капитан, матрос и...
— Кто это в высоком колпаке? Неужели повар? Ну, ты в своем репертуаре!
— Это не повар. Это кок. Но не будем торопить события...
...Разумеется, на палубу Алеша снова внес ее на руках, к чему она уже начинала привыкать. При нынешних обстоятельствах это было оправданно — пышный подол помешал бы Алене подняться по трапу самостоятельно.
Крошечная каюта была сплошь украшена цветами. А члены экипажа обращались к имениннице с холодной вежливостью, старательно гася то и дело вспыхивающий в глазах огонек восхищения. Видимо, были тщательно проинструктированы ревнивым заказчиком.
Но Алена подметила и еще одну странность. С не меньшим восхищением, почтительно и немного робко глядели они и на самого синьора Никитина.
«Наверное, потому, что он кучу денег отвалил за аренду катера, — предположила она. — Сдается мне, он вообще очень обеспеченный человек. Ангелина сказала бы — отхватила богатенького, деловая! Ну а что, разве это плохо? Мне нравится. Не сравнить с Димкиными застольями в чужой мастерской... Правда, на этих придурочных выскочек, «новых русских», Алеша совсем не похож...»
— Леш, — сказала она. — Я очень тебе признательна, но к чему такие траты?
— Какие траты? — удивился он. — Разве я не могу подарить тебе цветы?
— Цветы — да, но весь корабль!
— Во-первых, не корабль, а кораблик. Скорлупка. Во-вторых, я за него ничего не плачу.
— Не ври.
— Я никогда не вру. И, к твоему сведению, никогда не швыряю деньги на ветер. Вырос-то в детском доме.
— Как! У тебя нет родителей?
— Представь себе, бывает и так. Не всем в жизни везет с мамами, папами и даже прапрапредками... Ну, и потому я умею быть бережливым.
— Да ведь это все, — она повела рукой вокруг себя, — стоит бешеных денег!
— Наверное. Но мне оказали любезность.
— Ничего себе! Кто это так расщедрился? Какой-нибудь меценат вроде Нгуамы?
Алексей фыркнул при упоминании черного гения, однако сдержался: в день рождения дама может позволить себе даже самую жуткую бестактность.
— Нет, — сказал он. — Один итальянский научный институт. Катер — его собственность, а экипаж, к твоему сведению, состоит из очень серьезных научных сотрудников.
— Не может быть! И капитан, и матрос, и кок?
— Кок — лауреат международной премии. Но не в области кулинарии, он биофизик. Матрос скоро защитит диссертацию. Капитана я вообще случайно застал дома, его постоянно приглашают на разные симпозиумы.
— Ну... а ты какое отношение имеешь...
— Я однажды здорово пополнил их институтскую коллекцию.
— Картин?
— Нет, не картин.
— Чего же?
— Ты не разрешаешь произносить это слово.
— Какое? Произнеси, разрешаю.
— Рыб!
— Жареных, что ли?
— Заспиртованных. Глубоководных. Я ведь ихтиолог.
Алена захлопала в ладоши:
— Наконец-то раскололся! А то я все голову ломаю, кто ты по профессии. Рыболов-профессионал! Так ты меня вылавливал, оказывается, по всем правилам науки!
— Сегодня меняемся ролями. Ты будешь рыболовом. А я — твоей золотой рыбкой. Приказывайте, несравненная синьора! Дворянкой столбовою вы уже стали благодаря родословной, царицей — благодаря вашей красоте. Новое корыто... будем считать, что это наш катерок. Какие еще будут пожелания?
— Приказываю удовлетворить... нет-нет, оставьте ваши нескромные мысли, синьор Никитин! Рано радуетесь — вы обещали удовлетворить мое женское любопытство. Вот и выполняйте.
— Через несколько минут, госпожа, — отвечала говорящая золотая рыбка. — Когда выйдем в открытое море.
Но вот скрылось вдали побережье Лидо, отстали от их «нового корыта» рыбацкие моторки, и Алексей объявил:
— Пора!
Они спустились по крутой лесенке в трюм. И Алена увидала такое, что от избытка чувств заверещала, как маленький ребенок, впервые увидевший новогоднюю елку!
Пол у кораблика был стеклянным!
Она бы запрыгала от восторга, если б не боялась, что пробьет каблучками это окно в подводный мир и пустит ко дну себя, а заодно и весь экипаж вместе с катером.
все-таки Алеша был телепатом — он не только ее радость угадал, но и ее опасения:
— Не бойся, это специальный сплав, на нем хоть гопака отплясывай — выдержит.
К днищу крепились мощные прожектора, лучи которых уходили далеко в морскую глубину. И в этот столб света постоянно вплывали рыбины разных цветов и форм.
— Наверное, это все самки, сказала Алена. — Их тоже замучило женское любопытство: кто это к ним пожаловал?
Алексей возразил:
— По-моему, наоборот, самцы, уж очень красивые попадаются экземпляры. В мире фауны ведь все не так, как у людей. Там мужские особи гораздо ярче. Есть даже один вид рыб с такими же воротниками, как у тебя. — И он произнес мудреное латинское название.
— Ты не будешь смеяться, если я улягусь на живот?
— Я ведь золотая рыбка, а рыбы не смеются. И вообще, любое твое желание сегодня закон.
Она растянулась на дне плашмя, не боясь помять свое великолепное платье, и прижала лицо к стеклу так плотно, что нос расплющился и превратился в пятачок.
Неважно! Алеше виден только ее затылок, да и то сквозь кружева стоячего воротника, а рыбин вряд ли удивит, что у нарядной венецианской красавицы — плоская поросячья физиономия. У них у самих не лучше!
Вон, плывет чудо-юдо, не то с ушами, не то с рогами! Такое жирное, а как шустро движется!
А морской конек, напротив, не торопится, щеголяет своим изяществом. Надо будет использовать его форму для какой-нибудь брошки.
А это что за круглая хрустальная ваза приплыла на свет? Медуза? Ты, голубушка, гак хороша, что должна бы позировать венецианским стеклодувам. Мона Медуза Джоконда! Или просто — Мона Дуза... Герцогиня Медузичи... Жаль, что на воздухе ты превратишься в жидкий бесформенный кисель!
— Ой, мамочки! — Алена откатилась по полу—иллюминатору к самой стене.
