– Мне просто не верится, – ответила Венеция.
– Ты что, не веришь мне? Но ведь работа есть работа, хотя у тебя, конечно, будет свободное время. Я не смогу приезжать сюда так часто, как хотелось бы. Морган попросил позвонить меня, чтобы ты не подумала, будто он специально что-то для тебя организовал. Уверяю тебя, все правильно. Моему повару предложили место в Нью-Йорке, и он считает, что для него это очень перспективное предложение. А я не хочу мешать чьему бы то ни было росту. Я разрешил ему уехать. Так ты приедешь к нам, Венеция?
– С огромным удовольствием – и обещаю, что буду очень стараться. Я действительно неплохая кухарка.
– Морган рассказывал, что ты замечательно готовишь, да и миссис Ланкастер тоже, но мы увидим…
– Мистер МакБейн…
– Да?
– Я написала вам тогда письмо, где поблагодарила вас за все, что вы сделали для меня – для нас, когда умерла мама. Я хочу еще раз сказать вам спасибо.
– Я получил твое письмо, Венеция. Я был рад хоть чем-то помочь вам. А теперь, – в голосе его послышались деловые нотки, – давай решим, когда ты сможешь сюда прилететь: кто-нибудь из моей кампании займется билетами и всем остальным. До свидания, Венеция. Передай привет сестрам.
Девушка повесила трубку и повернулась к Кэт и Лидии, с нетерпением ожидающим, что она скажет.
– А что, – спросила она, расплываясь в улыбке, – носят повара на роскошных яхтах?
Новые манекенщицы Парис порхали по подиуму, как стайка тропических птиц в коротеньких платьицах – прямой до бедер шелковый верх и очень короткие пышные юбочки из плиссированного тюля, алого, малинового, ярко-розового, сиреневого и синего цветов. Парис придумала эти платья вчера вечером, вдохновленная тоненькими фигурками и юной красотой Наоми – дочери Берти и ее подружек по танцевальной школе.
Идея Берти оказалась просто блестящей, она не только спасла показ, но придала всей демонстрации какой-то стиль. Наоми была смуглой тоненькой девушкой с восточными глазами и длинными ногами, она бы и в мешке выглядела прекрасно, но в платье Парис смотрелась потрясающе. Ее подруги обладали этакой непринужденной грацией, приобретенной долгими тренировками, все они были достаточно высокими, темноволосыми и невероятно тоненькими. Они не только прекрасно подходили для показа Парис, они были как будто специально для него созданы. Все эти платья, которые они с Берти шили всю ночь напролет, имели целью сразу привлечь внимание, ошеломить зрителей с самого начала. Дать им понять, что эта демонстрация будет отличаться от всех остальных, что в мире моды появилась новая звезда.
Жан-Люк тоже расстарался вовсю, украсив крохотные шляпки букетиками с изящными шелковыми камелиями, шляпки эти носились кокетливо сдвинутыми на один глаз и были таких же ярких цветов, как и платья. Шляпки выкрасила за ночь его несчастная молодая жена, руки которой так и не отмылись от краски.
Девушки выглядят потрясающе, думала Парис, наблюдая, как их длинные сильные ноги балерин, обтянутые черными колготками и обутые в ярко-красные туфли на высоченных шпильках, вызывающе вышагивали по подиуму. У них у всех был озорной и немного порочный вид, как будто сюда сбежалась группка современных оперных цыганок. Эффект возникал чисто театральный и совершенно необычный, это была одна из тех идей, которая рождается мгновенно, а затем уже может иметь своих последователей, сформироваться в новое направление, разойтись по всему миру – такие вещи сразу же делают человеку имя, как костюмы Монтана или смокинги Сен-Лорана.
Затем Наоми и другие девушки отбросили свой надменно-недоступный вид и пустились отплясывать самбу под веселую музыку, которую за сценой включил Диди.
Ах, Господи, все равно через динамики идет какой-то треск. Диди так и не удалось наладить звук! Она оглядела захламленный зал в поисках электрика. Неужели они все могут подготовить к завтрашнему дню? Разносчики все еще сновали туда-сюда, заносили ужасно неудобные позолоченные стульчики, неизменную принадлежность всех парижских шоу, электрики неумело возились со светом, где-то сзади время от времени вспыхивали яркие огни или прожектора. Аранжировщики цветов украшали боковые стороны подиума огромными бледно-желтыми лилиями, на которых настояла Парис, считая, что они хорошо вписываются в стиль тридцатых годов, хотя Диди заявил, что они напоминают ему о похоронах и вызывают ужасную аллергию. Берти и ее помощницы сидели за столом в углу, что-то приметывая, пришивая рукава, в то время как за кулисами на специальных стойках развешивались сами туалеты и необходимые аксессуары. На каждой стойке было написано имя девушки; занимались этим танцовщицы, которые не участвовали в показе, но, тем не менее, выказывали желание поработать костюмерами. Две девушки-гримерши возились с коробочками пудры, теней и румян, а парикмахер и его помощник включили на полную мощь феи и что-то там экспериментировали, пытаясь в точности выполнить то, чего от них требовала Парис.
Веселая музыка, льющаяся из динамиков, не имела ни малейшего отношения к тому, что происходило на подиуме, и девушки никак не могли войти в ритм.
– Нет, вот так, – поправила Парис. – Я хочу, чтобы вы вышли сюда на подиум все вместе, сразу в красках и движениях.
Она с удовлетворением отметила, что они наконец-то правильно ее поняли, но тут музыка сменилась. Она сунула голову за кулисы, отыскивая Диди.
– Диди? Мне кажется, эта карнавальная музыка не очень годится. Лучше, чтобы здесь звучало что-нибудь более сексуальное, что-то вызывающее… Поищи, милый, повульгарнее… Может быть, «Стоуна» или Джо Джексон?
Наоми двигалась по подиуму под какую-то слышную только ей мелодию, и это было как раз то, что нужно.
– Вот, вот! – закричала она. – Диди, найди что-нибудь, что бы подошло к этому.
У Диди был тяжелый день. Он находился в «Отель де ль'Абэ» с шести утра, следя за рабочими и не давая электрикам устроить забастовку, поскольку Парис заявила, что нет времени пить кофе; подавляя панику, когда к полудню все еще не были доставлены стулья; чихая, когда проходил мимо лилий, и ведя бесконечное, но явно безнадежное сражение за то, чтобы убрать хрипы из репродукторов. За все это время он выпил лишь чашечку черного кофе, а сейчас часы показывали половину первого.
– Но почему тебя не устраивает то, что у нас есть? – засипел он, сердито глядя на Парис.
– Потому что может быть еще лучше! Дидье де Мобер, вы же не хотите подвести меня?
Она наградила его ослепительной улыбкой. Эти бессонные ночи и тяжелая работа, казалось, шли ей на пользу, она просто наслаждалась беспорядком и суматохой. Он никогда еще не видел ее такой, она просто летала, она заражала их всех своей энергией и энтузиазмом. Если бы речь шла о ком-нибудь другом, он бы решил, что человек просто накачался чем-нибудь, но, зная Парис, он понимал, что в ее случае имеет место быть лишь адреналин и честолюбие. Но, тем не менее, он опасался, что адреналина и энергии ей недостанет, чтобы одновременно выдержать и выступление в качестве основной манекенщицы вместо Финолы, и проследить за всем, что происходит за кулисами, и за тем, как реагирует публика.
