Деду я позвонил после первого раунда, объяснил ситуацию. Он ее принял положительно.
А потом я вернулся к Ксюше и не отлипал от нее, пока у малышки в животе не заурчало. Пришлось кормить. А после…
И зачем я только об этом вспомнил?
Наблюдаю за спящей, отвернувшейся от меня Александровны, пальцами провожу по оголенным плечам, спине, и понимаю, что нихрена я не усну, не смогу просто, потому что снова ее хочу, свою малышку.
И я, конечно, скот законченный, но поделать с собой ничего не могу.
Отбрасываю в сторону ненужное одеяло, глажу, сжимаю свою девочку. Пальцами ныряю между стронных ножек, провожу по припухшим губкам. Ксюша сонно мычит что-то нечленораздельное, неосознанно подставляя попку, потираясь о мой, уже дымящийся член.
— Малышка, солнышко, давай вот так да, поднимем ножку.
— Егор, я спать хочу, — бурчит недовольно, но ножку поднимает, и попкой своей красивой ближе прижимается.
— Сейчас-сейчас, малыш, мы быстренько и спать, да?
Мудак я конченный, но как с ней иначе? Я ее и днем и ночью хочу, растерзать готов, залюбить. Смотрю на нее и кайфую, каждый день благодаря вселенную за чертов второй шанс.
Сильнее прижимаю Ксюшу к себе и вхожу в нее медленно. Плавно. Оттягивая удовольствие.
— Волков, ты вообще устаешь?
— Это просто ты на меня так действуешь.
И ведь не лукавлю я, она реально на меня лучше всякой виагры действует. Я с полуоборота завожусь и мне мало, мне постоянно ее мало. Я хочу ее двадцать четыре на семь, думаю о ней каждую минуту. Я одержим этой женщиной и мне это охренеть как нравится.
— Аххх
— Хорошо? Хорошо, малыш?
Меня на нежности не хватает, я срываюсь на бешеный темп, вбиваясь в свою горячую девочку, не щадя, не жалея. По телу разливается чистейший кайф. Ну как тут остановиться? Как не набрасываться на нее каждый раз.
— Даа…
Она кончает практически сразу, сжимает меня внутри так сильно, что я на мгновение теряю ориентиры и едва успеваю выйти.
Она меня добьет, просто уничтожит.
Так не бывает просто.
И я понимаю, что нам бы сейчас не помешал душ, но правильные мысли летят нахер, когда Ксюша поворачивается ко мне, целует, и прижавшись к моей груди, начинает посапывать.
К черту гигиену.
Завтра. Все завтра.
Утро будет меня противной трелью будильника. Рядом, под боком возится Ксюша, вызывая у меня улыбку. Мне никогда не надоест просыпаться рядом с Александровной, это просто отдельный вид кайфа, отдельный сорт наркотика.
Выключаю будильник, притягиваю к себе Александровну и целую.
— Доброе утро.
— Доброе, — она улыбается, — ты чудовище, Волков, у меня все болит.
— Я чудовище?
— Ты-ты, — кивает усердно, — ты меня, можно сказать, похитил и принудил.
— А то ты сильно против была.
— У меня серьезно все болит, — хихикает, отбрасывает в сторону одеяло, — мне надо в душ.
— Вместе пойдем.
И в душе я, конечно, не сдерживаюсь. Ксюша только глаза закатывает и, повернувшись, выгибается в спине.
Я точно сдохну от кайфа.
После мы собираемся быстро, по пути заезжаем в кофейню, завтракаем и едем в универ.
Ксюша больше не оглядывается и скрываться не пытается, меня это, несомненно радует. Я провожаю ее до кафедры, сам уже собираюсь идти на пару, когда в последний момент она хватает меня за руку, останавливая.
— Ты чего?
— Я все хотела спросить, а чего ты вчера хотел-то?
— Вчера? — не понимаю.
— Ну ты пришел вчера зачем-то сюда.
— А ты об этом, — улыбаюсь, притягиваю ее к себе, — поцеловать тебя захотел еще раз.
— И все? — она смотрит на меня удивленно.
— И все.
— Ты ненормальный.
— И за это ты меня любишь.
— Нет.
— Нет?
— Нет, — мотает головой, — я просто тебя люблю.
— И я тебя люблю, Ксюш.
Целую ее, оставляю у двери на кафедру, сам ухожу на пару.
Не хочется, чертовски не хочется никуда идти. Хочется забрать Александровну и свалить вместе с ней в нашу квартирку.
Была б моя воля.
Вхожу в аудиторию, осматриваюсь. Сонька уже на месте. Белого нет, видимо, дрыхнет.
— Мать, хреново выглядишь, — падаю рядом с Никитиной. — Сонь, ты спишь вообще?
Она отпивает кофе из пластикового стаканчика, вздыхает шумно.
— Ты не знаешь, сколько у нас за убийство дают?
— Че?
— Если я Хасанова прикончу, мне много дадут?
Я смотрю на заспанную, растрепанную, полную решимости рвать и метать Никитину, и начинаю ржать.
Нет, хреновый я все-таки собеседник. Мне бы ее пожалеть, бедняга опять с домашкой провозилась всю ночь. Там вообще ниче сложного, я от силы час потратил, Белый — минут сорок. Но Никитина у нас особенная, к ней Хасанов только так цепляется. И то ему не так, и это. Ни одну домашку не принял.
— Сонь, может это… денег ему предложить? — выдвигаю вполне логично предложение.
— Клык, ты слепой или в глаза долбишься? — это она от Белого набралась, и от меня, потому что в самом начале нашего знакомства Сонька так не разговаривала. Плохо мы на нее влияем, очень плохо. Скоро матом ругаться начнет. — Ты его костюм видел? А тачку? Да он половину нашего универа купить может, где я тебе такие деньги на взятку возьму? Доучусь этот семестр, и пошел он в жопу, придурок больной.
— Сонь, ну чем ты ему насолила-то? Что-то же было наверняка, не может мужик к тебе просто так цепляться.
— Ничего я не делала, — я чувствую, что врет. Ну врет же.
Что-то точно есть.
— Лукавишь, Сонь.
— Да не знаю я, чего он ко мне цепляется, и че ты ко мне пристал.
— Все ты знаешь, Никитина, — усмехаюсь и откидываюсь на спинку стула, — ладно, после пар не убегай, сегодня в офисе работаем.
— А Макарова твоя против не будет? — нет, точно от нас понабралась, язва.
— Заметила значит? — улыбаюсь, при упоминании фамилии Ксюши.
— Сложно не заметить, как ты ее на университетской парковке слюнявишь.
— Фу, как грубо. Сонька, а Сонька, — обнимаю ее за плечи, притягиваю к себе, — ты когда язвой такой стать успела?
Она сначала смеется, а потом, подняв глаза, меняется в лице, словно приведение увидела. И мне даже оборачиваться не нужно, чтобы понимать, кто за моей спиной находится.
— Молодые люди, обитель разврата в другом месте разводить будете.
Хасанов, как часы.
Оборачиваюсь, отпускаю Соньку. Смотрю в упор на Хасанова, он в ответ на меня, потом на Соню. Взглядом ее сверлит, челюсти сжимает. Злится.
— Да вы че, Заур Халилович, какой разврат, исключительно светлые чувства, — я, честно говоря, сам не знаю, зачем это говорю, но Хасанов внезапно меняется в лице. Кажется, это я зря и мне теперь домашки тоже переделывать придется.
Хасанов тем временем становится чернее тучи, и вроде в руках себя держит, но я-то вижу, что мужик на грани.
— Всем доброе утро, — он наконец переводит внимание на аудиторию.
— Ты дурак что ли? Ты зачем это сказал?
— Ну мы ж друзья, будем вместе страдать, по-дружески.
Однако, вопреки моим прогнозам, Хасанов не бушует, и даже у Соньки домашку принял, правда, только одну, остальные забраковал. Но это уже что-то. Меня вообще трогать не стал, видно, подумал, что с дурака взять нечего. В общем прошло все вполне сносно.
После завершения пары Хасанов пулей вылетел из аудитории, чем привлек к себе всеобщее внимание.
— Нет, Сонька, все-таки чет ты не договариваешь, — обращаюсь к Никитиной, когда за Хасановым с грохотом захлопывается дверь.
Она собирается ответить, но не успевает. У меня начинает звонить телефон. Увидев на экране имя, киваю Соньке, чтобы шла без меня, сам отвечаю на звонок.
— Какие люди, — произношу не приветствуя, — ты че, протрезвел что ли?
— Смешно, я оценил, — раздается из трубки.
— Я так понимаю, звонишь ты не просто так?
— Угадал? Как там братишка? — спрашивает уже серьезнее.
— Нормально, в целом.
— Ясно, с отцом, значит, так и не помирился?
