другого. Все! Выдохлось. Испарилось до капли.
Никита еще отсутствует, когда к соседнему столику подходят двое парней. Замечаю боковым зрением, как один из них наклоняется, чтобы что-то сказать. Даня тут же подрывается и, накидываясь на парня, заваливает его на пол.
Бьется посуда. Ломается мебель. Кто-то кричит… Только я неожиданно для самой себя поднимаюсь и неторопливо направляюсь на выход. По-прежнему ничего толком не чувствую. Однако вдруг отчетливо осознаю, что хочу домой.
Можно было бы вызвать такси, но ждать не в масть. К тому же, испытываю потребность прогуляться. Едва выхожу на свежий воздух, физическое состояние моего организма улучшается, словно задыхающуюся меня подключили к аппарату искусственной вентиляции легких. Правда, длится это недолго. Чрезвычайно быстро привыкаю к хорошему, и спустя какой-то десяток секунд оно перестает обезболивать, а заодно и впечатлять.
– Эй, красивая? – окликает голос позади.
Сердце подскакивает и ускоряется. Знаю, что лучше всего не реагировать, но зачем-то оборачиваюсь. Увидев троих парней не самого благонадежного вида, умудряюсь с раздражением осознать, что страх мой возвращается, прежде чем меня затапливает одним этим чувством.
Господи…
Даже боль теряется, когда понимаю, что вокруг темнота и полное отсутствие других людей. В переулке только я и эти уголовные личности.
– Дорогу до моря не подскажешь, красивая? – с ухмылкой спрашивает центральная и самая массивная фигура.
– Простите, я не местная, – вру на одном дыхании.
Отвернуться и продолжить путь не успеваю. Верзила шагает ближе и, схватив меня за руку, блокирует все пути отступления.
– Обманываешь, красивая? Нехорошо.
– Я правду сказала, – шепчу, старясь не выдать страх, который к той секунде растет внутри моего измученного организма сумасшедшими скачками. – Пустите.
В ответ раздается громкий гнусный хохот. Всех троих мужчин.
Нервно моргая и судорожно вдыхая, рывками выцепляю бесполезные для себя детали: слишком глубокие морщины на их достаточно молодых лицах, пугающий блеск в глазах, гнилые зубы, неопрятную одежду, запах пота.
– Причините мне вред, наживете огромных проблем! – рискую перейти к угрозам.
Но, к сожалению, у отморозков это вызывает лишь новый взрыв веселья.
Один из парней заходит мне за спину. Слышу треск ткани, а после с ужасом ощущаю между лопаток давление шершавой ладони.
Захлебываясь паникой, понимаю, что пора звать на помощь. Однако, едва я совершаю отрывистый вдох, чтобы иметь возможность закричать, чья-то влажная вонючая ладонь затыкает мне рот.
Обрывки платья падают на землю, а за ними сваливают и меня. Больно ударяюсь коленями и сдираю ладони в кровь, но фокусироваться на этом не приходится. Меня толкают дальше и практически вжимают в еще не остывшее после паркого дня дорожное покрытие.
Я пытаюсь двигаться… Пытаюсь закричать… Пытаюсь сбросить сковавших меня мужчин… Но ничего не получается.
Из глаз горячим градом летят слезы. Дышать удается короткими рывками – та же липкая ладонь периодами зажимает мне вместе со ртом и нос. Придушивает расчетливо до той грани, когда мне кажется, что я умираю, и отпускает, позволяя вдохнуть.
Когда с меня срывают белье, молюсь, чтобы хотя бы мой мозг прекратил работать. Но он в этот момент проявляет масштабную активность, в два счета подводя меня к четкому осознанию: юность, игры, счастье, беззаботность, ревность, боль и горе – все закончилось. Именно это событие разрушит мою жизнь. Сломает меня. Изменит все вокруг.
Завтра, если останусь жива, я буду смотреть на мир совсем другими глазами.
Из последних сил, игнорируя боль и прикосновение чужих рук, задираю голову вверх. Смотрю сквозь слезы на звезды и мечтаю взлететь. А вместо этого… Я будто падаю… Падаю… Падаю…
Маринка Чарушина – все, чего я хочу…
© Даниил Шатохин
Вдох-выдох. Отстроченный запуск сердечной мышцы.
Скрежет за ребрами при этой механической перестройке такой, что оглушает. А в голове ведь и без того неутихающая катастрофа: тени, тряска, обвалы, ураган, затяжной писк и голоса.
Принимая сидячее положение, режу полумрак своей личной темнотой. Обливаюсь потом, а тело бьет ознобом. Шатаюсь так, что кажется, мрачными бесполезными копиями по спальне расхожусь.
Хотел бы сказать, что причиной всему этому алкоголь и та долбаная запрещенка, что я к нему который день щедро примешиваю. Но сам же не поверю. Так, к чему пиздеть? Спонсор моего апокалипсиса – Маринка Чарушина.
Теряя контроль над сознанием, впускаю ее в ведущий центр – раздробленное сердце. Как ни странно, оно же является и эпицентром бедствия.
Ведьма… Ведьма же…
Облава. Штурм. Стремительный захват власти.
Образ перед глазами. Стоит будто живая. В том самом белом платье, в котором была, когда кольцевались на пирсе.
– Уйди… – неубедительно гоню бухим, расслоенным на немыслимое количество интонаций, голосом.
Ведьма, конечно, по обещаниям упертая. Но, сука, начать изводить меня при жизни – максимально жестко. А я типа против – сижу и слюной исхожу. Пока пялюсь, в кровь по граммам выливает неиссякаемые запасы концентрата боли и свежую поставку усовершенствованного любовного яда.
Версия «Маринка maxpro».
Вспоминаю все, что сделал в нашу последнюю встречу, и умираю. В который раз за прошедшую неделю – не счесть. По телу губительная дрожь, на зубах кровь, за грудиной ад. Столько ее не видел, а легче не становится. Только хуже. Как так? Разве это нормально? Когда теперь заживет? Сгнию ведь заживо!
Зачем-то смотрю на телефон. Чего-то еще жду? Не пишет ведь больше. Не пишет, как и хотел! Приходится перематывать то, что говорила, пока убивали друг друга в том проклятом кабаке.
«Тошнит от тебя, конечно… Конечно же, от тебя тошнит!»
Меня и самого тошнит, когда воскрешаю все, что в тот вечер творил. Выворачивает наизнанку. Разрывает от боли. Таскает от ужаса. Казалось бы, выдрал и выплеснул все, а Маринка так и стоит над душой.
– Уйди, сказал… – стону мучительно. – Уйди…
Вдох-выдох.
Прикрывая выжженные бесконечными виденьями глаза ладонью, без особого расчета, тупо на духовном порыве бормочу молитву, которую и сам не помню когда успел выучить. Буддизм с ведьмой не работает. Доводится вспомнить веру, обрядом которой был крещен.
– Спаси и сохрани… От нее… И ее… Ее тоже храни… Подальше от меня… Подальше, Господи…
Нутро разбивает и сворачивает сгустками. Мне срочно нужен обезбол, но я уже не в состоянии дотянуться до бутылки. Эти же ебанутые чувства упрямо рвутся наружу. Я, может, и был убедительным, когда вышвыривал Чарушину из своей жизни. Только это не помогло вытравить ее из себя. Я просто не понимаю, как это сделать. Убил ведь себя. Убил!
