ее, как и положено, по организму.
«Все под контролем… Все нормально…», – думаю я.
И вновь устремляю взгляд на трибуны.
Чара, Лизка, Филя, Лия… Обрыв.
Маринка не пришла? Не пришла… Как она могла не прийти? Всегда приходила. А сейчас… Я все понимаю, конечно. Повел себя как подонок. Хотел, чтобы дистанцировалась. Но, блядь, не настолько же! Именно тот факт, что Маринка Чарушина больше не в моей команде поддержки, становится для меня новым смертельным ударом.
Задыхаюсь, ощущая, как при каждой попытке вдохнуть все слизистые огнем обжигает. В глазах плывет и множится. Голова кругом. Я вместе с ней. Мечусь по площадке, будто бухой.
И… В какой-то момент просто покидаю поле.
– Шатохин, мать твою! Куда пошел? Вернись сейчас же! – горланит тренер.
На кой мне уперся этот баскетбол, если ее нет?
В раздевалке, ловя жесткие приходы паники, стараюсь осознать и принять, что остался один. Вот теперь точно один.
Один на один со своим гнилым нутром.
Один… Один… Один…
До конца матча, путем нехитрых методик, кое-как примиряюсь с этим фактом, но когда Жора сообщает, что Маринка вечером выступает на танцевальном фестивале, валю на мероприятие с ним. Стараюсь не греть себя надеждами, мол, она на мой матч не пришла из-за своей тренировки. Но, сука, грею ведь! Сам не понимаю, как хватает наглости еще на что-то рассчитывать.
Попадаем в зал аккурат перед выходом Чарушиной. Шагаем между рядами, когда она появляется, и меня словно небесной молнией прошивает. Насквозь, вашу мать. Пережигая все нервные клетки. Уничтожая их и образуя нечто новое, будто синтетическое. Неокрепшее, крайне уязвимое и безумно дрожащее.
Упиваясь своими эмоциями и ощущениями, не сразу замечаю, что с ней тоже что-то не то.
Красивая, но бледная. Сама на себя непохожая. Осунувшаяся, без тени улыбки на лице. Будто и не Маринка вовсе, а лишь ее копия. Выглядит необыкновенно встревоженной.
Словно не выступала всю свою жизнь перед публикой. Словно не наслаждается этим вниманием. Словно боится всех, кто сейчас находится в зале.
Вдох-выдох. Аварийный запуск сердечной мышцы.
Врезается в ребра мучительно. Дробит кости и сама же травмируется. Самая ненормальная часть меня. Никаких заложенных инстинктов. В кайф, что ли, рваться и исцеляться? Маньячная штука. Нездоровая.
Нет бы и дальше спать, так это долбанутое сердце вдруг решило, что тоже способно любить.
Едва эта мысль приходит в голову, ожидаемо захлебываюсь страхом. Но… Я борюсь с собой. Я еще не проиграл.
Не отрываю взгляда от сцены, пока занимаем с Жорой места. Там Маринка величественно, как настоящая принцесса, поклон бьет и замирает со стартом музыкального проигрыша.
– Расскажешь, что сегодня произошло? – шипит с соседнего кресла Прокурор. – Какого хрена ты покинул поле?
– Потом, – отмахиваюсь я.
Начинается танец. Говорю себе, что пришел просто насмотреться. Но зачем мне это нужно – определить не способен. Разве без того мало? Понимаю ведь риски, но продолжаю смотреть на Маринку. Только ее и вижу. На Додика ноль на массу.
Сердце поистине рекордную скорость набирает. Бахая, забивает все прочие звуки. Я даже музыку толком не слышу. Для меня Чарушина выступает исключительно под гонгоподобные удары моего черного сердца.
«Дань…»
«Я тебя обожаю, Дань…»
«Данечка…»
«Спорим, Дань? Первого сентября проверим! Ты? Или я?»
«Признай уже, что я для тебя тоже особенная-особенная… И не потому что я – сестра твоего друга… А потому что я – это я… Твоя Маринка… Твоя, Дань!»
«Обожаю тебя, Дань…»
«Дань-Дань…»
«Да-не-чка…»
Порхает по сцене моя Динь-Динь. Легко, изящно, будто невесомо, и вместе с тем стремительно, словно беспощадное торнадо. Динамика меняется, я моргать не успеваю. Завораживающее зрелище. Парализующее и размазывающее. Меня в жар бросает. Я плавлюсь, но при этом по телу непрерывно гоняет дрожь. Постепенно весь организм заводится. Начинает потряхивать изнутри. Каждую мышцу перебивает. И я никак не могу сбросить или хотя бы смягчить это напряжение.
Темп и громкость музыки нарастают. В зале возникает гул. Я давлюсь своей ебанутой жадностью. В эту секунду к каждому, кто смотрит на Маринку, ревную. Погибаю от ее красоты.
А потом… Потом она заходит на очередную поддержку, не справляется и падает.
А чем вообще является любовь?
© Даниил Шатохин
Вдох-выдох. Экстренная перестройка всех систем.
Берусь за дверную ручку и, громко сглатывая, замираю. Давлю и оцепляю мощный выброс эмоций. Несмотря на кровоточащие и гниющие внутри меня раны, взрывается и реактор. Горю ярким пламенем. Никакие методы не работают, чтобы тушить этот пожар. На них попросту не хватает концентрации.
Вдох-выдох.
Решительно дергаю дверь и переступаю порог дома, в который зарекался входить.
Сердце разгоняется, пока на автомате оглядываюсь. И голова куда-то сходу летит. Кругами, блядь. А следом уже привычная тошнота подступает.
Здесь все, как обычно.
Только я другой. Еще более чужеродный. Недостойный. Преступный. Грязный. Оборотень.
Но не прийти я не мог.
– Данька! Привет, дорогой! – радостно восклицает появившаяся из кухни мама Таня. Я, безусловно, такой прием не заслуживаю. Но, как и раньше, жадно им наслаждаюсь. Пожарище внутри на время стихает. Обезболивающим бальзамом обволакивает плоть мягкое тепло. – Ты почему так долго не заходил?
Чтобы скрыть возникшую вдруг в руках дрожь, стискиваю пальцами купленного по дороге плюшевого медведя и неловко прижимаю его к груди.
– Здравствуйте… Эм-м… Так получилось… – смущенно улыбаюсь.
Охотно наклоняюсь, когда мама Таня тянется, чтобы обнять и поцеловать. Недостоин, конечно. Но и этим эгоистично упиваюсь.
– Ты к Рине? – спрашивает чуть позже, глядя на игрушку.
Я заливаюсь жаром. Виновато опускаю взгляд.
– Да… К ней, – сердце трещит вовсю, когда мама Таня замечает слабые следы не до конца сошедших после драки синяков и проводит по ним пальцами. – Как она?
Мама Таня с тяжелым вздохом отступает.
– Расстроена, конечно. Целый день лежит, – делится со слезами на глазах. Удары в моей груди резко учащаются. Выдаю шумный выдох и, вслушиваясь в тихий родной голос, напряженно застываю. – Столько готовилась к этому фестивалю… Последние недели сама не своя была. Так сильно еще не переживала никогда. Тренировалась на износ, а ела плохо. Четыре килограмма потеряла в весе. Шутки, что ли?
В тоне мамы Тани сквозит такое редкое для нее возмущение. А мне нутро выкручивает. Выбрасывает огонь в кровь. А в обратку уже летит настоящий бурлящий яд.
Из-за меня ведь расстроилась? Я ранил? Или все же не во мне причина?
Как узнать теперь? Как
