— Алёна, я помочь хочу! — в её голосе даже сейчас звучат нотки манерности.
Плотно челюсть сжимаю и смотрю на неё, полагаю, что злобно.
Все собравшиеся впервые видят меня в таком состоянии. Даже по пальцам мелкая дрожь ходит. Стараюсь дыхание восстановить, но получается плохо.
— Твой пассаж о том, как тебе жаль, умиления у меня не вызывает, даже напротив — тошно. Не ты ли матери этой девочки год назад в уши яд свой лила, дескать, сама она у вас виновата, выряжалась, как простигосподи, вот и поимели. Полюбуйся теперь, — взглядом, на снимки лежащие на столе указываю. — Или хочешь, спустимся, я тебе покажу морозильник нужный? По пути, заодно, расскажешь мне, как надо гнобить собственного ребенка, чтобы ему в бытовках с левыми мужиками лучше жилось, чем в доме родном? — с каждым моим словом она бледнеет всё больше, вот — вот упадет. Сама пришла, никто не звал. — Человечность, где она спрятана? — вскидываю брови, она молчит.
Все собравшиеся молчат. Толя. Борис Эдгарович. Несколько человек из следственных органов, и даже Зоя, хотя рот ее всё так же открыт.
Психи меня накрывают нечасто, вывести сложно. Но успокоить после — вот где квест начинается. Сейчас именно такой момент, меня рвет на части, они это видят и даже не пытаются слово вставить. Если бы эта курица не начала причитать, мы бы продолжили диалог конструктивный.
Год — два назад было дело: девушку изнасиловали. Шла домой после учебы. Обычная девчушка. Я видела её в той одежде, в которой она была в момент нападения. Ничего откровенного. Выше колена, но и ей даже двадцати лет нет, в чем, блин, молодежь сейчас ходит? После с её матерью говорили долго, объясняла, что все признаки сильнейшего нервного срыва у ребенка на лицо. Не думаю, что она вняла совету. Орала на неё, как идиотка. А наша умница, что стоит сейчас напротив меня с глазами и ртом распахнутыми, поддакивала ей, только распыляя гнев материнский.
Психологи, вроде как, работали с девочкой. Вроде как почему? Да потому что половина из них сейчас профнепригодны. Развелось пруд пруди, а толку нет. Через одного они блогеры. Клеймят всех подряд, без разбору. Частный случай? Нет, о таком мы не слышали. Неполная семья? Мать растила одна? Ууу, это все. Пропащая, с такой строить семью нельзя. Ты ведь на стариков только кидаешься, ищешь в них защиты, поддержи. Изнасиловали? Так ты сама виноват (хороших девочек ведь не насилуют, как же). Всё, теперь любви к себе не видать. Тело свое ценить будешь не больше помойки. Это всю чепуху недопсихологи несут. Теперь представьте, сколько девочек даже родителям боятся рассказать о том, что насилию подверглись? Вдруг осудят. А если посторонний узнает — вплоть до выхода из окон. Это прямо проблема, скажу я вам. Умы подростков на этой информации формируются, ею и травмируются, не менее чем самим фактом принуждения к сексу. И так тяжело, больно, противно, а еще отовсюду: «да таким только в проститутки путь, в наркоманки». Не может мозг шестнадцатилетнего ребенка отфильтровывать и корректно анализировать, только в исключительных случаях. Проще поверить в то, что жизнь твоя сломана бесповоротно.
Так и с малышкой вышло. Один из следователей пробил: девочка пропала, мать подала в розыск. Нашли, домой отказалась вернуться, жила с приезжим мужчиной. Ей в этом году восемнадцать исполнилось, сама уже решать может. И вот теперь и она, и он, и ещё десятки людей, с ними сгоревшие, у нас в морге лежат.
Меня так и не отпускает. Среди девушек наших, ходят пересуды, мол, я бессердечная. Работаю даже там, где мужчин жуть берет. Случаи в практике встречаются разные, но это работа. Желающих к нам попасть предостаточно, откажешься выезжать на место обнаружения тела в составе опергруппы — ручкой помашут.
Всем очевидно — раздражение своё даже скрывать не пытаюсь. Зоя хотела оставаться в курсе последних событий, а попала в эпицентр моего негодования. Борис Эдгарович берет её под руку и тянет к двери, взмахом руки прерывая её возражения.
Я смягчаюсь, скрежет в ушах слегка притихает. Беру себя руки и обсуждаем с ребятами детали, перечень дополнительно необходимых экспертиз, проведение повторного осмотра места происшествия криминалистами, с учетом выявленных обстоятельств.
Уходя паренек, один из следователей, обещает позвать к нам уборщицу, стекло собрать.
— А ты огонь — деваха оказывается, — подшучивает надо мной Толя, когда мы вдвоем остаемся. — Я думал всё, пожарище будет. Приготовился космы Зойкины от тебя спасать, но ты и тут облом организовала. Вазелин не пригодился, — крутит небольшой тюбик в руках и в карман халата убирает.
— Толя! — закрываю лицо руками и нервно посмеиваюсь.
— Ну, а что? Я первый раз тебя такой горяченькой видел, а — то все болтают, ледышка, да ледышка. Я у меня вот, посмотри, — руки протягивает, и правда, темные волоски на них дыбом стоят.
— Я не хотела, прости. Бесит меня лицемерие это.
— Малышка — ледышка, иди сюда, — объятья распахивает, приглашая. — Тебе надо меньше думать головкой своей, детка моя. Расскажи мен лучше, как дела у тебя? — сжимает слегка. — Давно не тискал тебя. Ещё похудела? Не стоит.
— Специально не пыталась, Толь, — обнимаю в ответ, голову на плече ему кладу.
— Как у тебя с новым возлюбленным дела обстоят?
Делаю «тык» ему в ребра.
— Хочет, чтоб я отдохнула.
— Видишь, а сама поняла о ком речь, — посмеивается с меня.
Как тут не понять? Мы с ним пререкаться в переписке успели. Пока он опять не пропал.
— Согласен с ним. А — то покусаешь нас скоро.
— С тебя начну, милый, ты же знаешь.
— Вырастил Богдан на мою голову дочку.
Иногда Толя пробалтывается. Они с папой знакомы неплохо, и он тут за мной по типу «смотрящего», но делает он это тактично, претензий не возникает.
Они возникают к Константину! Выказал мне свое недовольство по поводу моей упертости и несговорчивости и снова в закат устремился, как тут спокойной остаться?
Глава 63
Обидно, когда планируешь сладкий сон, предвкушаешь его, красочно представляешь, а потом понимаешь, что забыл о своей смене. И так раз за разом, настоящая временная петля.
Выхожу через черный ход на свежий воздух, тут же оказывается, что двое моих коллег, в лице всем известных Анатолия и Георгия, его загрязняют путем дыхания дыма. Ну капец.
— Доброе утро, мои наилюбимейшие мужчины! — произношу громко с восторгом.
Пока они, ожидаемо, расплываются в улыбке и здороваются, резко подлазою под руку Толе и делаю затяжку его сигаретой.
Боже! Одна его реакция и этот шикарный выкат глаз стоят того, чтоб эту вонь покурить. Забираю сигарету из рук опешившего коллеги.
— Отдала быстро, Алёна, — строго произносит, руку протягивает.
— Я её уже обслюнявила всю, — демонстративно провожу языком по ней.
Гоша хохотать начинает.
— И это моя лучшая, да что там, любимая студентка была! — причитает, параллельно достает новую сигарету.
— А как же я? — возмущается Гоша.
— А ты у нас залетный. Мы с Алёной тебя не планировали.
— Но вписался ты идеально! — подбадриваю, забираюсь на бетонную стену. Функционал нулевой у нее, никто не знает зачем она тут и откуда.
— Естественно. Залетные у нас не задерживаются. На тебя Алёнку оставлю, когда на пенсию от вас уйду. Хотя… Нет, малышка, к тому времени многодетной матерью уже стать должна, — смотрю на него губы поджав, Толя посмеивается. — Не кривись. Вот увидишь, так и будет.
— Тогда лучше не курить, Алёнушка, — как ни в не бывало выдает Гоша. Мой ты хороший, светлый человечек.
Наш мозг поистине уникален. Как вот так вышло? В профессионалом плане к нему нет вопросов никаких, знания незаурядные, стрессоустойчивый, а в жизненных, личных вопросах — идеально чистый блокнот, пиши что хочешь. Он открыт для всего, любые эмоции. Отклонений психических нет. Нет! И быть не может. Не та сфера деятельности, чтоб была возможность существовать в ней тревожному невротику.
В каждое наше расставание, Артём злился, что я недостаточно сильно переживаю разрыв. Тоже мне повод убиваться.
