Больше всего в происходящем меня заинтересовало поведение леди Акфильд. Я привык уже к ее страстным признаниям полушепотом, когда она доверяла мне такие интимные тайны, как заголовки сегодняшних газет или с кем мне предстоит сидеть за столом. Сейчас ей действительно приходилось делиться тайной, но вся ее проникновенность куда-то исчезла. Так разговаривал бы офицер женской добровольной службы с новобранцами.
– Я полагаю, мы можем надеяться, что все это не распространится дальше, но не уверена, что это имеет хоть какое-нибудь значение.
– Вы расскажете Чарльзу?
Она подняла на меня изумленный взгляд:
– Конечно нет. Вы считаете, я сошла с ума? Она снова расслабилась. Шок от того, что ее сочли лишенной житейской мудрости, прошел. – Но он все равно узнает.
– Как? – спросил я, подразумевая, что тоже не собираюсь болтать.
Она грустно улыбнулась:
– Возможно, потому, что ему скажет Эдит. В любом случае, кто-нибудь да расскажет.
К этому мне нечего было добавить, она была, безусловно, права. Эдит в своей скуке созрела и была теперь готова поддаться пагубному желанию «поставить всех на уши», которому так часто потворствуют женатые пары в наши дни – в противоположность своим прабабушкам и прадедушкам, которые всеми силами, любой ценой старались предотвратить такой ход событий. Мое молчание становилось неловким, но я не мог понять, что именно хотела леди Акфильд мне всем этим сказать. Несмотря на всю свою псевдозадушевность, она никогда ни с кем не делилась ничем даже отдаленно личным, не говоря уже о потенциально скандальных известиях. Должно быть, она увидела мое недоумение, потому что ответила, не дожидаясь вопроса:
– Я хочу, что бы вы кое-что для меня сделали.
– Конечно.
– Скажите этому юнцу, чтобы он оставил ее в покое.
– Ну…
Горе тому, кто с готовностью принимает подобные поручения. Какого бы мнения я ни придерживался о характере и моральных устоях Саймона, едва ли я был в том положении, чтобы его поучать.
Леди Акфильд пошла в атаку. К ней отчасти вернулась ее обычная легкость тона и беззаботные интонации, и слова полились рекой.
– Ей скучно. Вот и все. Ей скучно, и ей следует чаще выезжать в Лондон. Она должна чаще видеться с друзьями. Или завести ребенка. Или найти работу. Вот что ей нужно. А этот мальчик… – Она пожала плечами. – Он хорош собой, он обаятелен, но самое главное – он здесь. Такое бывает с людьми, когда они еще только привыкают к новой жизни. Это ничего не значит. Досадно, что Эрик ее увидел. Он почти наверняка расскажет, и будет нелегко проследить, чтобы никто не смог подтвердить эту историю.
Я взглянул на происшедшее ее глазами. Конечно же, все это глупости и ерунда, страшная только потому, что может причинить боль Чарльзу, если он узнает. Да, жаль, что Эрик их видел. Беда именно в этом. Ее прелестный ровный голос отвел угрозу анархии и шторма, который на мгновенье уже почти захватил нас, и вернул наш корабль в тихую гавань.
– Я сделаю все, что смогу, – сказал я.
– Уверена в этом. Да и фильм уже почти окончен. Печально, конечно, что вы уедете… – поспешно добавила она, опомнившись, – но все-таки…
Я кивнул, и она направилась к двери. Работа выполнена. Она сделала все необходимое, чтобы свести разрушения к минимуму, для этого пришлось довериться мне. Но ведь я уже был ее союзником. Могло быть и хуже.
– Леди Акфильд, – начал я. Она остановилась, взявшись за блестящую дверную ручку. – Не ругайте Эдит слишком жестоко.
– Ну что вы, – она рассмеялась. – Может быть, в это трудно поверить, но я и сама, знаете ли, когда-то была молодой.
И она ушла, не оставив ни тени сомнения, что она ненавидит свою невестку так яростно, как ненавидела бы любую женщину, которая довела до слез ее единственного сына.
– Что там такое произошло? – спросила Адела, когда мы отъехали от дома.
– Ты о чем?
– Ну, сначала вы двое смываетесь, и у всех крайне обеспокоенный вид. Потом исчезает Эрик Короткое затишье, и вдруг начинается настоящий фарс, люди вбегают и выбегают с безумными лицами. А я все это время сижу с лордом Акфильдом, который пытается мне объяснить что-то про разведение речной форели. Что случилось? Я уже думала, мне придется позвонить и остаться здесь ночевать.
Естественно, я ей все рассказал, и какое-то время мы ехали молча. Адела прервала молчание:
– А что ты вообще можешь сказать Саймону? «Руки прочь от этой леди»? Разве он не даст тебе в глаз?
– Это вряд ли. На вид он не из таких.
– И?
Мне нечего было ей ответить, потому что я не мог себе представить, как играть эту на редкость постыдную сцену. И по какому праву я вообще могу встревать в эту историю?
Адела дала мне мотив:
– Мне кажется, тебе придется постараться для бедняжки Эдит. Досадно будет, если она пустит коту под хвост то, чего так отчаянно добивалась. И все из-за такого ничтожества.
Мы приехали домой и застали Саймона на кухне, он задумчиво покачивал в руке стакан вина. Его общий вид, да и само то, что он не отправился спать, предполагали желание излить душу в откровенном разговоре, хотя он и не догадывался, что я уже знаю все, что он мог бы мне излить. Это был тревожный знак. Мы с Беллой успели вычислить, что Саймон любил поговорить о своих романах, несмотря на почти непрерывные, и с большой любовью, упоминания детей и жены, тоскующей дома. Я не понимал тогда еще, что сопутствующая слава доставляла ему не меньше удовольствия, чем сам поступок, а это очень опасная характеристика для женатого любовника замужней женщины. Адела направилась прямиком в комнату, а я с тяжелым сердцем взял предложенный Саймоном стакан. Пару минут мы просидели молча. Наконец он не мог больше сдерживать нетерпение.
– Хороший выдался вечерок? – спросил он.
Я кивнул, не очень искренне.
– Ничего себе. Ужин, по-моему, прошел омерзительно. Бедолага Боб. Он заметно побледнел, увидев счет.
Снова молчание. Мы оба не очень понимали, как подойти к предмету, который так сильно занимал нас обоих. На этот раз я попробовал запустить диалог:
– Ты не зашел попрощаться.
Саймон покачал головой:
– Получилось немного неловко с этим ее свояком, когда мы вернулись. Я подумал, что лучше слинять.
Ах вот как. Неудивительно, что Саймон хочет поговорить. Эрик не стал скрывать от них свое присутствие. А значит, статистически шансы, что он сохранит все в секрете, сводятся к нулю. Эрик устроил сцену. Это, по моему опыту, обычно отучается, если человек хочет устроить сцену.
– Я слышал об этом, – сказал я.
Саймон поднял на меня взгляд:
– Да? От кого? Не от Эдит?
Я покачал головой:
– От матери Чарльза.
