— Я в этом сомневаюсь. Они были так решительно настроены против Эдама, а он… Я говорила тебе, у него свои представления о том, как все должно быть. Ему трудно понять, что дети думают, что чувствуют, — ведь своих у него не было.
«Это его трудности», — хотел сказать Марк, но сдержался. Дженнет можно было только посочувствовать. В ситуациях, требовавших трезвого расчета, решительности, стойкости, она всегда терялась — вот и оказалась в положении мяча, который перекидывают через сетку опытные теннисисты. Раньше все проблемы в семье решал Марк. Роман с Эдамом был, пожалуй, ее первым самостоятельным предприятием, Дженнет ринулась в него очертя голову и заварила такую кашу, что им всем предстояло еще долго ее расхлебывать.
В воскресенье Дженнет объявила детям, что они едут в Лос-Анджелес к отцу. Джессике и Джейсону не хватило такта, чтобы хотя бы притвориться огорченными. Разразившись восторженными воплями, они бросились собирать вещи. Дети готовы были отправиться в путь немедленно, но Дженнет настояла, чтобы они побыли с ней еще хотя бы неделю. Кроме того, она сказала, что летом им придется снова приехать в Нью-Йорк. Она и Эдам решили пожениться в июле, сразу после того, как будет официально оформлен развод, но говорить об этом детям Дженнет пока не стала. Она боялась, что после таких новостей Джессика и Джейсон вообще не захотят возвращаться. Пусть они узнают о свадьбе уже здесь, решила она.
Эта последняя неделя была мучительной для всех, и Дженнет вздохнула почти с облегчением, когда в воскресенье посадила детей на самолет до Лос-Анджелеса. У Марка все было готово к встрече. В последний момент он решил не нанимать для детей няню, а договорился с Паломой, которая безо всяких уговоров согласилась присматривать за детьми. На тренировки Марк мог возить их сам; ради этого он был готов уходить с работы раньше обычного, благо его положение в фирме это позволяло.
Уже после того, как самолет оторвался от земли, Дженнет долго стояла у стеклянной стены в зале вылета и молча смотрела в небо. На прощание дети обняли ее, Джейсон даже чуть было не заплакал. Оставаться он не хотел, но ему было жаль мать. А Джессика, ее девочка, ее ангел, ни разу не оглянулась. Подхватив свою сумку, она чуть ли не бегом бросилась к трапу.
В лос-анджелесском аэропорту все было совсем иначе.
Едва завидев Марка в толпе встречающих, Джессика и Джейсон завопили от радости и со всех ног бросились к нему. Со слезами на глазах он обнял обоих и крепко прижал к себе. Он потерял Дженнет — потерял, быть может, по собственной вине, — но зато дети вернулись к нему.
И это было все, чего он сейчас желал.
Расписание дежурств Алекс повергало Купа в недоумение. Он не представлял, как можно столько работать! Ни с чем подобным он еще никогда не сталкивался, хотя среди его побед было несколько женщин, активно занимавшихся своей карьерой, в том числе две адвокатессы. Куп и Алекс встречались урывками, ужинали в ресторанах быстрого обслуживания, китайских забегаловках и кафе, изредка ходили в кино, и каждый раз их встречи прерывались настойчивым сигналом пейджера. Алекс вызывали в клинику, и она прыгала в свой «Фольксваген» или в такси и мчалась на работу. Куп не раз уговаривал ее предпринять что-нибудь, но Алекс отрицательно качала головой. Она была бессильна изменить сложившийся порядок, из-за которого у абсолютного большинства врачей-резидентов напрочь отсутствовала личная жизнь. Правда, многие из ее коллег встречались с другими врачами или медсестрами, но эти служебные романы были чаще всего недолговечны.
Алекс действительно было непросто втиснуть в свое рабочее расписание Купа, распорядок жизни которого так отличался от ее собственного. Чтобы выкроить время для встречи с ним, Алекс менялась сменами, отрабатывала лишние часы, чтобы иметь возможность уйти с дежурства пораньше, и безотказно подменяла коллег, когда им требовалось отлучиться по личным делам. Куп тоже шел на всяческие ухищрения, чтобы подстроиться к ней, однако он не переставал изумляться той ответственности, которую Алекс проявляла, если речь заходила о ее работе. Впрочем, это ему даже нравилось, как нравилось все в этой удивительной женщине. О ее богатстве Куп теперь почти не вспоминал, однако, если эти мысли все же приходили ему на ум, он думал о миллионах Артура Мэдисона лишь как о приятном, но необязательном дополнении ко всему остальному. Они были для него как нарядная ленточка на рождественском подарке. Гораздо чаще Куп задумывался о том, как отнесутся родители Алекс к тому, что он встречается с их дочерью.
Его так и подмывало спросить об этом у самой Алекс, но он так и не осмелился — главным образом потому, что не был уверен, можно ли так определить их отношения.
Их отношения и в самом деле развивались достаточно медленно — отчасти из-за занятости Алекс, отчасти из-за того, что, раз обжегшись, она была очень осторожна и не хотела спешить. Он поцеловал ее только после пятого свидания, но дальше этого дело не пошло, а форсировать события Куп не хотел. Для этого он был достаточно умен, да и терпения ему было не занимать. Он сразу решил, что переспит с Алекс, только когда она сама захочет этого. Инстинкт подсказывал Купу, что при малейшем давлении с его стороны Алекс может отдалиться или вообще порвать их отношения, а этого ему не хотелось. И он был готов ждать столько, сколько будет нужно.
К счастью, Шарлей совершенно исчезла с его горизонта.
После того как он две недели кряду не отвечал на ее звонки, она наконец перестала ему надоедать. Куп почувствовал огромное облегчение от того, что не надо было думать, как выпутаться из этой глупой ситуации. Всеми его мыслями теперь владела Алекс. Даже Палома, казалось, одобряла ее, хотя Куп был уже готов к решительной схватке со своей строптивой горничной, боясь, что ей вздумается дерзить Алекс. Ему бы никогда не пришло в голову, что Палома жалеет Алекс, уверенная, что бедная наивная женщина не представляет и близко, на что идет.
Куп совершенно изменил свой привычный распорядок.
Даже в те дни, когда он не встречался с Алекс, он оставался дома и читал сценарии или ужинал с кем-то из знакомых режиссеров и продюсеров. Однажды он снова побывал на вечеринке у Шварцев, но Алекс не смогла поехать туда с ним, и Куп откровенно скучал. Расспрашивать о ней Луизу Шварц он не осмелился — ему не хотелось, чтобы кто-то знал, что они встречаются. Куп нисколько не стыдился своего увлечения, просто ему хотелось уберечь Алекс от шумихи, которую могли поднять вокруг них газеты. Он уже понял, что она была человеком скромным, твердо придерживавшимся определенных правил, и ей бы наверняка не хотелось, чтобы бульварная пресса назвала ее еще одним «приобретением», которое знаменитый Купер Уинслоу сделал для своего гарема. Хоть Алекс и была более или менее осведомлена о его репутации «первого голливудского плейбоя», но посвящать ее в подробности Куп считал излишним.
