— Юноша невиновен, — настаивал монсеньор Да Сильва. — Он чист перед законом.
Прелат встал и уперся крепкими кулаками в стол.
— Но нам же надо сохранить лицо! — напомнил капитан.
Несмотря на манеры и язык, Ло Руссо употребил выражение, очень распространенное в Старом Свете. Капитан был итало-американцем в третьем поколении и о Сицилии, стране своих предков, знал лишь из туристических проспектов и из фильмов про мафию. Фамилия Летициа, столь весомо звучавшая для прелата, для полицейского совершенно ничего не значила.
— Если он невиновен и не замышлял покушения на президента, мы его сразу же выпустим под залог. Потом на суде разберутся.
— Я, видимо, недостаточно точно объяснил, Фрэнк, — прервал его епископ. — Суд ни к чему, и его не будет. Никакого обвинения не будет выдвинуто. Никаких протоколов, никаких записей. Рауль Летициа в этом участке никогда не был.
— А что мне делать с теми парнями, которые его арестовали? — взорвался капитан. — А драка в камере?
— Сам думай, Фрэнк. Я прошу тебя о справедливости, и ты мне отказать не можешь…
Полицейский с трудом сдержался от ругательства. Но, припомнив кое-что из своего прошлого, решил: он в долгу перед монсеньором.
— Хорошо! — согласился Ло Руссо. — Посмотрим, что можно сделать. Только вот окружной прокурор…
— Он мой друг и не станет поднимать шум, — успокоил капитана Да Сильва.
— Тогда все в порядке. Вы, наверное, хотите забрать парня сейчас?
— Неплохая мысль, — улыбнулся прелат.
Рауль покинул полицейский участок в лимузине монсеньора Да Сильва.
— Поедем ко мне домой? — предложил епископ и, взглянув на разбитое лицо юноши, добавил: — Стоит показаться врачу.
— Не надо врача, — поморщившись, произнес Рауль.
Ему было трудно говорить, все болело, глаз ничего не видел, а разбитый нос затруднял дыхание.
Да Сильва не стал настаивать:
— Как хотите…
Он видел людей куда хуже избитых и знал: не следует предлагать помощь, если человек от нее отказывается.
— Я должен поблагодарить вас, — произнес Рауль, вспомнив о правилах хорошего тона.
— Ну, я лишь последнее звено в цепи, — иронически заметил прелат.
Он не испытывал особой симпатии к богатому бездельнику, имеющему влиятельных родственников, натворившему дел.
— Я сделал лишь то, о чем меня попросили. Думаю, вы разберетесь, кого действительно следует благодарить.
— Думаю, разберусь, — согласился Рауль.
Благодарить придется семью. Хорошо хоть на этот раз обошлось без вмешательства отца, иначе у Риккардо появилась бы дополнительная причина давить на сына.
— Куда вас отвезти? — спросил Да Сильва.
— Если можно, в гостиницу, — попросил Рауль.
Он не смел возвращаться на ранчо в таком виде.
В номере Рауль принял горячий душ и почувствовал себя получше, хотя глаз заплыл, нос раздулся и нижняя губа была разбита. Юноша взглянул в зеркало, себя не узнал и выругался. Он позвонил Роберте в Санта-Монику.
— Слава Богу! — воскликнула она, услышав голос брата.
— Господь действительно вмешался, — пошутил Рауль. — Моим освобождением я обязан почтенному слуге Божьему.
Роберта не поняла, и Рауль в двух словах объяснил ей, как обстояло дело.
— Глория постаралась, — сказала Роберта.
— Она — молодец! Надо ей позвонить, поблагодарить. Одного не понимаю — как я влип в эту историю. Может, кто-то из твоих друзей-кришнаитов постарался.
— Ошибаешься. Они тут ни при чем.
Роберта, подозревая всех и каждого, уже провела собственное расследование.
— Дай-ка мне Соланж, — попросил Рауль.
Больше всего на свете ему хотелось поговорить с Соланж. А с этой историей он потом разберется.
Роберта вдруг замолчала, видимо, не ожидая такого вопроса. Потом она нехотя произнесла:
— Соланж здесь больше нет.
— То есть как это «нет»?
Рауль был ошеломлен и не понимал, что произошло.
— Я думала, ты уже знаешь, — сказала Роберта.
Она тоже чувствовала, что почему-то все дела Рауля вдруг пошли наперекосяк.
— Что я должен был знать? — закричал Рауль. — Я же сидел в этом вонючем полицейском участке!
— А ты ей разве не звонил?
— Кому? Откуда?
— Соланж. Утром, после того как тебя арестовали, приехал Сильвано Санджорджо. Они долго разговаривали. Потом уехали, вместе…
— Вместе?
— Да, как старые друзья. Обсуждали какие-то модели…
Раулю на какой-то момент показалось, что он еще сидит в камере и ему приснился кошмар.
— Куда они поехали?
— Я думала, тебе известно. Вы же друзья.
— Хорошо, — произнес Рауль, поняв, что из Роберты больше ничего не вытянешь.
— Что «хорошо»? — встревожилась сестра.
— Я тебе потом позвоню.
Рауль повесил трубку. Он набрал номер гостиницы, где остановился Санджи, и попросил знакомого портье.
— Мистер Санджорджо уехал, — сообщил тот.
— Он оставил записку?
— Нет.
— А с ним была девушка с вытатуированной звездой на лбу?
— Да, сэр.
Рауль бросил трубку.
— Проклятый ублюдок, — произнес он, глядя перед собой в пустоту.
Соланж, женщина, которую он любил, бросила его и уехала в погоне за призрачными мечтами!
— Проклятый ублюдок, — повторил юноша, — а она — шлюха!
Консалво уверенно ступал по коридору третьего этажа здания дирекции в Сеграте. Здесь находились сердце и мозг корпорации Летициа. Дойдя до того места, где была дверь его кабинета, он обнаружил стену, крашеную, глухую стену. В голове у Консалво что-то щелкнуло. Точно фары автомобиля ослепили его. Может, он просто не выспался, вскочил с утра перепуганный.
Он вернулся назад, делая вид, что ничего не случилось. Остальные двери и таблички были на месте. Нет, этажом он не ошибся и шел правильно. Он не один год ходил по этому коридору. Консалво зачем-то порылся в карманах, потом убедился, что коридор пуст, и опять направился к кабинету. Он дошел почти до самого окна, заставленного комнатными растениями с крупными блестящими листьями, и тут его охватила паника. Дверь его кабинета и вправду исчезла, а вместе с ней и табличка с фамилией Брандолини.
— Наверно, у меня нервный приступ, — попытался приободрить себя Консалво. — Временное помешательство…
Он не хотел признавать, что сошел с ума.
Появился знакомый начальник отдела, и Консалво с ним поздоровался. Но тот прошел мимо, не глядя на Брандолини. Консалво хотел заговорить с другими, с мужчинами и женщинами, которые еще накануне пресмыкались перед ним, потому что он был родственником хозяина. Все вели себя так, словно его не существовало. Ему показалось, что он попал в заколдованный мир, мир без слов и без звуков.
