Они ни черта не боялись, были молоды и полны желания свернуть горы. У одного — диплом с отличием юрфака МГУ, у второго — троечный аттестат о среднем образовании. Они были идеальной командой.
И они свернули горы. Пару раз чуть не свернули себе шеи — фигурально выражаясь. Один раз чудом избежали ареста имущества. Пришлось отрезать от ресторана часть площади и сдавать в аренду. И, да, приходили «друзья» Лидмана — но с ними Тин разобрался. Хватит с него одного ранения в плечо.
Тихон жутко комплексовал по поводу отсутствия у него хотя бы какого-то мало-мальски приличного образования, но тщательно скрывал и виду не показывал. Зато читал все подряд. Даже когда понимал одно слово из пяти. И как губка впитывал все, что слышал. По-детски радовался, когда у него получалось что-то сообразить раньше Роси — хотя подозревал, что Славка иногда нарочно поддавался ему. Зато в шахматы он Ракету честно надирал — и тут бесился уже Славян.
А вообще — разное было за это время. Даже не верилось, что им, двум молодым идиотам, у которых один диплом на двоих, пусть и красный, удалось что-то сделать. Да не просто «что-то» — у них к тридцати годам получилось ДЕЛО. Работающее, приносящее прибыль, за которое не стыдно. Да, такие финты получается только у очень везучих и очень бесстрашных. И верящих, что невозможного нет.
Судьба поводила-поводила Тихона кругами, пару раз подвела к краю — и все-таки выдала билет в тихую гавань. Уберегла.
___________
Как Аристарх корил себя. Как упрекал. Хотя сначала гордыня и гнев свое взяли. Да как так? Да за что? Все делал как полагается. А сын… сын настоятеля храма, митрофорного протоиерея… И вот так вот. Какой позор. Какой стыд.
К мысли, что это его стыд и позор, а не Тишин, Аристарх приходил долго. Но все-таки пришел к этой правильной мысли. Ведь он отец. Ведь должен быть умнее, мудрее. Не доглядел. Не понял. Упустил. Что не маленький и послушный мальчик уже, а юноша подрос. С дочерьми все было как-то проще. А сын… Думал Аристарх, в спортивной секции из парня дурь выйдет — а получилось все только еще хуже. И слова все эти модные — пубертат, гормоны — есть в них какой-то смысл. Надо было иначе. Тиша явно характером в деда уродился. Хоть и не застал Тихон деда своего живым, а повадкой очень походил на «красного конструктора» Петра Тихого — отец о себе и своих молодых годах сыну Аристарху откровенно рассказывал, все, как было, не обеляя себя. На фотографиях, где они оба были в гимнастерках, сходство между дедом и внуком было особенно заметно. А не только внешнее сходство. У Тишки такой же крутой нрав, как у деда. И надо было внимательнее, гибче. Но Аристарх, вместо этого, без отцовской мудрости, нахрапом, запретами, авторитетом. Получил. Сам виноват.
А жизнь повторных шансов все никак не давала. Когда Тихон вернулся из центра — такая гнусь из него полезла, такая мерзость, так себя вел безобразно, что когда после очередного окрика отцовского сын, закинув на плечо спортивную сумку, хлопнул дверью родительского дома — Аристарх только перекрестился облегченно. Впрочем, спустя час еще более облегченно выдохнул, когда старшая дочь, Нина, пришла домой и хмуро сообщила, что Тихон собрался жить у тренера. Пока.
Нина была единственной, с кем Тихон поддерживал хоть какие-то отношения. Они с самого детства были не разлей вода, разница в два с небольшим года, схожие характеры, и внешне почти как близнецы. Дрались, бывало дело. Но в то же время Тихон квасил носы особо недогадливым Нинкиным ухажерам, а она писала за него сочинения. Так было до того лета, когда Тихона забрали в реабилитационный центр. И потом только на ее письма он отвечал, фотографию из армии ей прислал и только с Ниной разговаривал толком, когда вернулся. Впрочем, младшие, София и Лиза, не понимали еще, что происходит в семье. Кроме того, что происходит что-то нехорошее. И Аристарх чувствовал, что он виноват в этом раздоре. И как дальше-то жить? Как наставлять паству, если у самого под боком такой пожар?
Известие о том, что Тихон ушел в армию, принесло облегчение. Может быть, хоть армия его перевоспитает? Оценить результат не получилось — домой Тихон из армии не вернулся. Обосновался в Москве — информация поступала все от той же Нины. И даже этому Аристарх слегка и малодушно — но обрадовался. Поначалу. А потом чувство вины стало давить на сердце все сильнее. Душно. Тяжело. Обреченно.
Известий от Тихона почти не было. Иногда он звонил Нине. И только. Жив, здоров. Работает. Все. А потом он приехал. На какой-то иностранной машине, в которой было двое — водитель и сам Тихон. Вышел из автомобиля с полными руками пакетов. Аристарх смотрел на сына молча. А тот сгрузил подарки у порога и усмехнулся.
— А вы все нищенствуете? Эх, батя, батя… На вот… — полез в карман куртки за кошельком, зашелестели купюры. — Ты, если чего надо — звони, вот номер. — К купюрам приложилась бумажка с написанными от руки цифрами. — Я теперь денег много зарабатываю — помогу тебе младших на ноги поставить…
Даже не слова ударили. А больше всего запах взбесил. От Тихона пахло спиртным. Сильно. Полетели в стороны купюры. Бас Аристарха было по всей улице слышно. А потом с ревом умчалась иностранная черная машина, оставив семейство Тихих по-прежнему без сына. Аристарх стоял, прислонившись к косяку и держась за левую половину груди — там кололо немилосердно, жгло огнем. У другого косяка тихо плакала Серафима. София и Лиза молчали, потрясенные. И только Нина двигалась — с хмурым видом собирала разлетевшиеся по всему двору разноцветные купюры.
Ту ночь Аристарх провел без сна, на коленях перед престолом в храме, где был настоятелем. Просил у Отца Небесного наставления в своем мирском долге и пути отца собственного сына. Как жить дальше? Что делать?
____________
Оказалось, что уже стемнело. Что кто-то включил лампу на тумбочке. Что прошло гораздо больше получаса. И, что было самым настоящим чудом — за все время исповеди отца и сына Тихих у их своеобразного «духовника» ни разу не зазвонил телефон. Как будто все внезапно забыли о заведующем травматологическим отделением. Это ли не чудо?
Еще бы спина так не ныла — Самойлов только сейчас осознал, как затекла поясница. Снова. И еще попутно обратил внимание, что все это время отец и сын держались за руки. Да уж. Наверное, он все же лишний. И теперь им надо побыть вдвоем. Глеб Николаевич и так совершенно неожиданно и непрошено оказался свидетелем их долгожданного примирения. Но с другой стороны, у него есть собственный сын. И он тоже натворил глупостей — пусть и не столько, сколько Тихон Тихий.
Самойлов кашлянул.
— Да уж, Тихон… Слушал я тебя и думал, что пуля в плече — это при твоем характере ты еще легко отделался. И, кстати, раз уж разговор зашел. Обязан сказать, так что уж прошу меня теперь послушать.
