Я так долго добивался ее доверия и любви, что теперь не уверен в том, что эта милая, хрупкая девушка, позволит мне быть рядом. Разрешит ли быть ее опорой и поддержкой в эти сложные дни? А быть может недели и месяцы.
И я допускаю то, что Саша может закрыться от меня навсегда. А еще сбежать! Я не допущу этого никогда. И готов продолжать ждать, столько времени, сколько потребуется, чтобы она стала снова той Сашей, которую люблю и знаю. Не позволю закрыться и страдать, как раньше, когда она пыталась справиться со своим прошлым сама, без чьей-либо помощи. Я всегда будет рядом и, если она даст шанс, я все исправлю. Мы справятся с этим вместе. Неизвестно сколько времени потребуется собрать ее по кусочкам, и увидеть улыбку и радость в глазах этой девушки. Но мы обязательно справимся.
Опершись за спинку кровати рукой, я проклинал Бога, если тот существует. Если он есть, то почему позволил снова пройти моей девочке через этот кошмар? Судьба только смеется над ней снова и снова, да так жестоко, что не каждый сможет это вынести.
В палату вошел врач, а следом медсестра, с просьбой оставить их с Сашей.
Послушав их, я еще раз взглянул на Александру, проверяя ее дыхание: мне нужно постоянно быть уверенным, что она дышит, а затем неохотно покинул палату.
— Как она? — услышал знакомый голос друга, что ожидал меня в коридоре.
— Плохо, — не отрывая взгляда от пола, прошел и сел рядом с ним.
К врачу и медсестре присоединился еще один, и я был обеспокоен — вдруг состояние Саши ухудшилось.
— Насколько плохо? — уточнил друг.
— Настолько, что она не приходит в сознание, врачи, после операции, перевели ее в палату, и не пускают меня, — устало ворчу, опустив голову и обхватив ее ладонями.
— Черт, — выругался Андрей, — что говорят врачи?
— Никаких, остается только ждать. Этот сукин сын не оставил на ее теле ни единого живого места, — повернулся к другу и со злостью продолжил, — если бы мы нашли ее раньше, она сейчас бы не лежала там, — указал на дверь палаты, — а была бы рядом, целой и невредимой! — повышаю голос.
— Влад, успокойся, — Андрей положил руку на мое плечо и сжал его, — ты сделал все, что от тебя зависело, и не твоя вина, что ты не успел, а того ублюдка, — пытается успокоить.
Я молчал, да и к чему теперь искать виноватых. Ведь теперь ничего не изменить. Саша там, в палате, без сознания, и самое главное, что жива.
— А что, если отвезти ее в столицу или заграницу? Может, они смогут чем помочь? Всегда можно найти лучших врачей, — предложил друг.
— Я уже думал об этом, доктор сказал, все возможное они уже сделали, и специалистов и оборудования в этой больнице хватает, — заверил его. Я и сам уже не раз обдумывал этот вопрос и все уточнил.
После нескольких минут молчания, во время которых мы обдумывали каждый свое, я спросил:
— Где он? — голос мой сквозил ненавистью.
— Очень далеко, — усмехнулся друг.
— В смысле? — резко повернулся в недоумении.
— В прямом — сдох. После того, как ты уехал на моей машине, я вызвал ментов и обрисовал ситуацию. Они вызвали скорую. Врачи не успели. И, слава Богу. Такой падали незачем жить, — уже серьезно чеканил Андрей каждое слово.
Я лишь ухмыльнулся и отвернулся, думая над словами друга. Я был рад и зол одновременно. Рад, что Смирнова больше нет, и он получил свое, а зол, потому что не смогу снова истязать его тело и выплеснуть весь гнев и ярость за свою девочку.
— Ты все правильно сделал, Влад, — прервал мои размышления друг, — с ментами я разберусь, не беспокойся.
— Спасибо, — тихо бормочу.
— Брось ты, не за что, — усмехнулся Андрей и встал со скамьи, — я пойду, — взглянул на часы, — утро уже.
— Давай, — пожал ему руку и кивнул.
— Как только станет, что-либо известно о состоянии Саши — держи меня в курсе, — попросил друг. — Может, тебе принести что-нибудь нужно?
— Нет.
— Не раскисай, Влад! Мы поднимем ее на ноги, даже не сомневайся! — попытался приободрить Андрей напоследок, и оставил меня одного.
Я горько усмехнулся. Поднимем. А захочет ли она?
И если мои подозрения на этот счет станут правдивыми — гореть мне в аду. Будет сложно ее переубедить.
Я заснул буквально на пару часов, устроившись на небольшом диванчике, что расположен в платной палате Александры. Правда, врачи были категорически против моей затеи остаться здесь на ночь. Только какое дело мне было до их мнения? Плевать. я не собирался оставлять Сашу ни на минуту в этой больнице. И никто не посмеет держать меня даже в метре от Саши. Я должен быть первым, кого она увидит, когда откроет свои глаза.
Меня разбудили шорох и писк приборов. С трудом разлепив глаза, поверну голову на звуки и увидел силуэт в белом халате, что крутился возле кровати Саши. Протерев глаза, сел удобнее и стал наблюдать, как медсестра проверяет показания с мониторов и записывает что-то в планшете.
— Как она? — как попугай задаю один и тот же вопрос, как только здесь оказывается кто-то из медперсонала.
— Не хуже и не лучше, а теперь покиньте палату, мне нужно сделать процедуры, — сухим тоном ответила женщина и направилась к столу с медикаментами.
— Хорошо, — послушно вышел из палаты.
Усталость налила все тело, мышцы одеревенели от напряжения и болью отдавали в каждой клетке. Сказывались бессонные ночи и неудобный диван. Но я не жаловался и готов был терпеть все, что угодно, главное быть рядом с Сашей, до тех пор, пока она не придет в сознание.
Друзья и медперсонал уговорили меня прервать свое дежурство в палате, чтобы съездить домой, принять душ и переодеться. Третий день она не приходит в сознание. Врачи ничего внятного не говорят и твердят одно и тоже: нужно ждать, что раздражало. Я задавался вопросом: никто ничего не может сделать, и я в том числе!? Проходят дни, и я понимаю, что еще чуть-чуть и не выдержу, сорвусь. И только желание, чтобы она была в поле моего зрения и заверения врачей, что ее жизни ничего не угрожает, помогает сдерживаться и просто ждать. Надеясь, что пройдет минута, и она обязательно откроет свои глаза.
Позже, на исходе третьих суток, во втором часе ночи, я сидел рядом с ней и не мог сдвинуться с места. Мысленно прошу ее открыть глаза. Она должна это сделать, но по-прежнему ее тело лежит неподвижно, а веки не двигаются.
Только сейчас, глядя на самого родного и близкого человека, понял, насколько сильно скучаю по Саше. Раньше я не придавал важности мелочам, которыми была наполнена жизнь с ней. Да, я был счастлив, что она находилась рядом и переехала ко мне. Но именно сейчас, до ломоты в костях, я мечтал прикасаться к ее коже, ощущать ее мягкость и вдыхать невероятный аромат ее кожи.
От запаха больницы и лекарств уже тошнит. Видеть ее слабой, неподвижной в палате — невыносимо. Я скучаю по румянцу на ее щеках, который заливает их, когда она безудержно смеется звонким, искренним смехом и просит меня остановиться и не щекотать ее. Я улыбнулся, вспомнив, какое милое у нее выражение лица, когда она капризничает и надувает губы, споря со мной по всяким пустякам, а я в свою очередь пытаюсь ее переубедить и большинстве случаев, мне это удавалось. Кажется, забыл уже, как звучит ее приятный голос! Скучаю безумно по блеску глаз, в которых столько любви и тепла. Как же всего этого не хватает! Я поклялся, что как только она распахнет свои глаза, то продлю все эти мгновения на более долгий срок, с удовольствием наслаждаясь каждой секундой.
Сейчас же, могу позволить себе только едва касаться ее руки, и долгими часами наблюдать за ее веками в надежде, что они вот-вот распахнутся, и Саша посмотрит на меня.
Но этого не происходит. Ее бледное, измученное тело лежит неподвижно, а губы не издают ни звука, отчего тишина в палате становится мучительной.
Я тяжело вздохнул, опустив голову. Что, если она никогда не придет в сознание?
Держусь за ее маленькую руку, гладя ладонь большим пальцем, и тихо шепчу, чтобы слышала только она:
— Малыш, прошу, вернись ко мне.
