и смотрит на меня с удивлением.
— Ты забываешься, девочка. Прекрати истерику и обращайся ко мне, как должна, — вздергивает мой подбородок кончиком стека.
— Прекрати, — выкрикиваю и передёргиваюсь от боли. — Я не хочу больше всего этого. Разве ты не видишь, что ты для меня? Я пошла с тобой, потому что побоялась тюрьмы. Я не хотела влюбляться. Оно само вышло. И я для тебя тоже что-то да значу. Но ты делаешь мне очень больно. И не только физически.
Мне наплевать на этикет, на его игры, на все. Я реву громко и безутешно. Чувствую себя маленькой и ничтожной. У меня горят все суставы, а грудь словно отрывают. Но хуже всего его отстранённость и нежелание касаться меня.
Руслан молчит. Подходит ко мне и снимает с сосков пыточную конструкцию. Это провоцирует новую волну истерики, от которой я дрожу всем своим вытянутым в струнку телом. Данилевский освобождает мои ноги и руки, и я просто падаю на него, опустошенная и разбитая. Он тут же подхватывает меня под колени и подмышки и несет к дивану. Укутывает пушистым пледом и сажает к себе на колени. Обнимает и прижимает к груди, пропитывая ароматом горькой вишни.
— Это не для тебя, малышка. Не нужен тебе длительный контракт. А теперь поспи, все будет хорошо, — его голос укутывает и залечивает все мои мелкие ранки.
Он гладит меня по волосам и баюкает. Я всхлипываю и изо всех сил пытаюсь не уснуть. Только глаза на секундочку закрою.
— Я люблю тебя, — шепчу я и проваливаюсь в темноту.
* * *
— Ну и что нам теперь делать, Энди? — всхлипываю я, просунув через прутья клетки крысиную печеньку.
Крыс смотрит на меня умными глазенками, а потом беззаботно начинает грызть лакомство. Конечно, чем он мне поможет? Да и никто уже не поможет. Как я могла так тупо поступить вчера?
Я смахиваю слезинки со щек и плетусь в ванную. Веки опухли от постоянного плача, а нос заложен, и я дышу ртом. Когда я проснулась сегодня утром, поняла, что лежу в своей постели. Я надеялась, что он внизу, что я спущусь, и мы поговорим. Я была уверена, что встану на колени, буду умолять меня простить, буду делать все, что он захочет…лишь бы простил и дал нам еще один шанс. Но я в доме одна, не считая Энди. Руслан просто уехал, оставив в наших отношениях жуткое многоточие.
Я включаю в душе воду, снимаю с себя сорочку и встаю под горячие струи. Вздрагиваю от боли. Растертые до красноты запястья и щиколотки саднят, а до груди лучше и вовсе не дотрагиваться. Эти зажимы — очень болезненные штуки.
Ноги дрожат, и я бессильно сползаю по скользкой стене. Подтаскиваю к себе колени, утыкаюсь в них носом и реву, позволяя воде забрать часть боли. Мне бы так хотелось почувствовать отвращение к нему и его порочным играм, но этого не случилось. Я привыкну ко всему этому, лишь бы Руслан дал мне еще один шанс. Вчера я не вытерпела пытки холодностью, а не того, что он приковал меня и причинял боль. Да, мне было стыдно и неудобно, но я возбудилась. Если бы Данилевский не лишал меня своих прикосновений, я бы кайфанула.
Я выбираюсь из-под полосующих струй, когда уже не могу терпеть их на своей раздражённой, слишком чувствительной коже и укутываюсь в пушистый банный халат.
Я возвращаюсь в спальню, падаю на кровать и хватаю телефон. Кручу его в пальцах, раздумывая, позвонить ли ему или написать сообщение. И вновь не решаюсь. Не хочу разозлить своего Господина еще сильнее.
Вздрагиваю от краткой вибрации. Сообщение от Данилевского: «Жду тебя через час. Встречаемся в ресторане «Черно-белое» в центре. Будь готова через полчаса. За тобой приедет такси». Всего лишь сухие инструкции, но мое сердце проделывает в груди радостный кульбит. Он меня простил, и все будет хорошо.
Я вскакиваю на ноги и стучу пальцем по прутьям клетки. Крысенок высовывает свой розовый носик и втягивает воздух в надежде разнюхать еще что-то вкусненькое.
— Вот видишь, Энди, мы ему нужны. Нужны! — выкрикиваю, подпрыгнув от радости.
Я бегаю по комнате, сгребая косметику, одежду и аксессуары. Собираться приходится быстро. Я останавливаюсь на белом платье с расклешенной юбкой до колена и мелким лавандовом узоре, искусно вышитом на атласной ткани. Наряд дополняю белыми капроновыми гольфами и его любимыми туфельками в стиле "Мэри Джейн" телесного цвета.
Руслан не любит на мне боевой раскрас, и потому я просто замазываю синяки под глазами, крашу ресницы тушью и пальцем впечатываю в губы немного розовой помады.
Финальным штрихом я быстро накручиваю волосы на крупную плойку и встряхиваю локоны пальцами. Хватаю сумочку и бегу вниз.
Такси уже ждет у ворот, и я быстро забираюсь внутрь. В салоне работает кондиционер, пахнет дорогим освежителем воздуха, и звучит приятная расслабляющая музыка.
Я растекаюсь по прохладной коже, и чувствую, как в животе, которого вчера жестко касался стек, вновь порхают бабочки. Все будет хорошо — вероятно, я все же прошла испытание.
Ресторан, куда Руслан меня пригласил, дорогой и пафосный, и таким, как я, туда дорога закрыта, потому что лишь за одно блюдо там можно отдать полугодовую стипендию.
Я отвожу назад плечи, вздергиваю подбородок и вхожу. Меня приветствует портье в белых перчатках. Что ж, вчерашний выход Золушки продолжается. Мой король сидит за столиком в глубине зала. От одного только вида Данилевского у меня перехватывает дыхание и трясутся колени.
Сегодня на Руслане строгий темный костюм, который подчеркивает статную фигуру не хуже смокинга. Перед ним стоит маленькая белая чашечка, и Рус помешивает ее содержимое ложечкой. Меня вновь завораживают его руки.
— Здравствуй, — тихо проговаривает Данилевский сводящим с ума шаманским тоном, встает и отодвигает для меня стул.
— Здравствуйте, мой Господин, — отвечаю осипшим шепотом. Весь кислород разом вышел из легких.
Я сажусь, придерживая подол, а Рус возвращается на свое место. Сверлит меня взглядом — рассматривает и оценивает. Улыбается одними уголками сексапильных губ.
— Что будешь? —
