мной в командировку.
— Ты прикалываешься? Я только через две недели собирался подыхать в болоте. С какого хрена мне торопиться на эту тоскливую вечеринку отвергнутых?
— Ты же не даешь ей даже соскучиться. Пусть несколько дней поживет без тебя. И определится, так ли ей уж нужна ее самостоятельность. Это, конечно, резко, но зато все будет прозрачно в твоем болоте.
— Не хочу уезжать от нее.
— Ну, сегодня же не поехал домой?
— Не поехал. Не вывожу уже этого подвешенного состояния. Каждый день как пощечина ее молчание.
— Значит, завтра едем. Попрощайся на всякий, вдруг уже не приедешь больше.
В эту ночь так и не смог уснуть и опять сунул нос в ее блокнот. Расписание занятий на месяц вперед. Понятно. Значит, не передумала. И идет к своей цели: учиться здесь и жить тоже здесь.
— Катюш, я уезжаю, — прошептал моей пигалице, погладив по щечке.
— Угу.
— Проводишь?
— Хорошо. Еще пять минуточек, — пробормотала Катя
— Я надолго, Катюш. Сегодня уезжаю. Проводи меня… пожалуйста.
— Да, сейчас, — Катя распахнула сонные глазки и как всегда улыбнулась. Мне будет не хватать ее привычки улыбаться новому дню. А свои улыбки я уже, наверное, все истратил.
Около двери стоял как придурок, топтался, не решаясь уйти. Катя удивленно смотрела на меня, когда я в пятый раз чистил ботинки, и я перестал надеяться на чудо.
— Катюш, ты помнишь, что я тебе сказал? Я буду ждать тебя.
— Да, помню.
Не знаю, сколько я тискал ее в объятьях и сколько целовал, пытаясь впитать в себя все, до последней секунды, пока не зазвонил Катин телефон и она не убежала в комнату.
— Люблю тебя, малышка, — зачем то сообщил в пустоту и вышвырнул себя за дверь, как в кандалах таща за собой ноги, не желающие уходить. Но насильно мил не будешь. Не зря же так говорят.
Пока Ник работал, у меня из занятий было только валяться на пляже, плавать и опять валяться. Поэтому все время я прокручивал в голове варианты выхода в самом сложном квесте.
Мне ничего не стоило отказаться играть в «Ювентусе». Я не один раз забивал на свою жизнь и по менее понятным причинам. Могу остаться в Москве. Найти другую работу. В конце концов, могу пойти работать к отцу. Но ведь все это будет все равно зря.
— Макс, она не поехала в твою квартиру, — Ник явился сообщить мне новости от Савы. Я ведь даже телефон в Москве оставил, чтобы не сорваться и не позвонить.
— Ну, потом съездит. Какая разница?
— Там… короче, все немного изменилось, Макс. Моя Аленка сейчас у Кати, поехали, по дороге все расскажу.
Я уже третий день на Арбате. Твердо решив накопить на билет в Италию, я снова нашла ребят и напросилась к ним петь, так получится быстрее, чем только подработка у Лики. Мне было плевать на все, единственное, что я хотела, это найти его и быть с ним. Вернуть его всего в мою жизнь, которая опустела и померкла, перестав приносить радость.
Было, конечно, холодно, но я не сдавалась. Гуляя с Максимом, я замерзала через двадцать минут и спешила спрятаться в его теплых объятьях, даже не подозревая, как мне будет не хватать его рук теперь. А тут по нескольку часов выдерживала. Только вот сегодня голос сел окончательно, петь уже я не могла, просто бегала с шапкой, собирая деньги у зевак, остановившихся послушать. Мне не было стыдно. Мне было все равно, что подумают обо мне люди. Нужно успеть, пока Аленка опять меня не нашла и не заставила ехать домой. Я и так сегодня через окно от нее сбежала.
Когда зазвучала музыка, напомнившая мне об одном из самых счастливых вечеров в моей жизни, в носу защипало от подступающих слез, но я не дала себе раскиснуть, продолжая ходить по кругу, собирая деньги.
— Ti amo, un soldo, ti amo, in aria, ti amo…
Услышав его голос, я даже подумала, что сошла с ума, но бегущие по спине мурашки и горящий затылок уже точно определили, что это никто другой. Максим. Поет на Арбате с уличными музыкантами? Вы можете такое себе представить?
Медленно повернувшись, я увидела его за микрофоном, в расстегнутом пальто и без шапки, наверное, выскочил из машины и прибежал, обгоняя вечную пробку. Он пел, глядя на меня, как и тогда. Снежинки сыпали на его макушку и застревали в длинных черных ресницах. Но, казалось, ему не мешает ни снег, ни всё увеличивающаяся толпа людей, ни то, что музыканты лажают. Я даже не замечала замерзающих дорожек слез на щеках, завороженно слушая его, застыв в трех шагах. И, не дожидаясь конца песни, повисла у него на шее. Максим захапал меня ручищами, прижимая и поднимая над землей. Как же я люблю эти сильные и теплые руки, уютные и любимые объятия.
— Я могу спеть и сама а капелла, а не под фанеру, как ты! — просипела я ему, вспомнив нашу первую тут встречу. — Только кофе на меня не лей.
— У меня нет кофе, только вот это, — Максим поставил меня на землю и, вытащив из кармана коробочку, опустился на колено. Кажется, на то, которое вечно травмирует на играх. И явно волновался, наблюдая за моей реакцией.
— Ты выйдешь за меня?
— Да! — уже почти пропавшим голосом, пыталась прокричать я, кажется, даже не дослушав вопрос.
То что Аленка прокричала толпе: «Она сказала да», я уже почти не слышала, утонув в крышесносном поцелуе и оглушающем реве и свисте толпы. Если бы я могла запищать от счастья, наверное, оглох бы весь мир, но я только просипела что-то и нырнула в его распахнутое пальто, прижимаясь к горячей груди. В огромные, теплые и уютные ручищи. С риском переломать ему ребра сжимала и оглаживала, убеждаясь, что это не сон. Максим, осыпав поцелуями отмороженные щеки, впился в губы, как мне нравится, напористым, наглым и дико страстным поцелуем. От которого сразу исчезают все мысли, растворяя мир вокруг нас.
— Вот зачем ты такая соблазнительная опять, как всегда? Мы же не одни! — прошептал Макс, самым ярким сиянием счастливых глаз разукрашивая этот серый день всеми цветами мира.
— Привет, Медвежаец. И ты здесь? Ты не уехал? Не бросил меня? — заглядывая
