Он обтачивал одну деталь, которую делал для инженера агрофирмы, и это монотонное занятие как нельзя лучше ограничивало возможность отвлекаться на другие действия – например, взять телефон и все же позвонить. Глеб боковым зрением вдруг заметил какое-то движение у двери, повернул голову и обалдел…
Пару мгновений он думал, что сошел с ума и у него уже видения начались: в дверном проеме стояла Лиза, словно материализовалась из его мыслей и раздумий! Но, тряхнув головой и переморгнув это видение, Глеб заметил, что она совершенно мокрая, словно на нее вылили пару ведер воды, и у нее шевелятся губы, как будто она что-то говорит ему.
Первое, он сообразил, что у него надеты наушники, и тут же скинул их, второе – работающий станок продолжал заглушать ее слова, и Глеб его быстро выключил.
– …на себе испытала, – услышал он конец фразы.
– Что? – переспросил он, до конца не придя в себя.
– Говорю, напророчила я в прошлый раз с фантазиями-то, и что чувствует несчастный путник в вашей глухомани, которому не посчастливилось выйти к вашему негостеприимному дому, испытала на себе.
– Лиза, господи, ты откуда взялась? – включился в действительность Протасов.
– Из Москвы на машине приехала, – объяснила она, и тут ее начало потряхивать ознобом от мокрой одежды. Перекинув вперед волосы, убранные в хвост, она принялась их отжимать и добавила: – Только замковые ворота закрыты на ночь, а стража спит и не открывает.
– Лизка, ты совершенно мокрая! – возмутился Глеб и ринулся к ней.
– Так дождь, господин! – оповестила она.
– Идем скорее, тебе надо согреться! – прижав к своему боку, потащил он ее за собой.
– Согреться – это мысль, еще бы хотелось и переодеться.
– Сейчас! – обнадежил Протасов.
Но потащил ее почему-то не в кухню, не к себе в спальню, и даже не в ванную, а почему-то в прихожую.
– Ты меня что, вытурить назад в Москву хочешь? – спросила растерянно Лиза.
– Не дождешься! – усмехнулся Протасов, принялся натягивать на нее какой-то совершенно невероятный брезентовый балахон типа плащ-палатки и подтолкнул к ней ее же туфли. – Одевай, они все равно уже мокрые, а нам тут немного пробежаться.
– Да куда ты меня тащишь? – возмутилась Лиза.
– В баню, куда же еще! – быстро натягивая на себя куртку, ответил он. – Ее сегодня раскочегарили, там как раз сейчас Коля с Верой и Витяй парятся, поэтому никто и не слышал, как ты подъехала.
Их появление в банном комплексе произвело фурор. Лизу срочно притащили в предбанник и принялись раздевать в четыре руки Глеб и Вера, потом затолкали в парилку, и Протасов, самолично принялся охаживать ее веником, заставлял переворачиваться и похлестывал от души. Потом вывел из парной, поставил под горячий душ и уж собрался натирать-намыливать, когда Лиза наконец опомнилась и решила перехватить инициативу.
– Я сама вполне могу помыться, Глеб.
– Нет, – строго сказал он. – Сама ты помоешься потом, а сейчас тебя надо правильно прогреть! – И бросил мочалку на полочку. – Все, идем снова в парилку!
И повторил все свои истязательства с веником на полатях. После чего в душ не пустил, а, выдав большое полотенце, повел в трапезную, где ее уже ждал горячий чай на травах с медком на закуску, приготовленный заботливой Верочкой.
Лиза испытывала хороший такой банный кайф, потела себе, попивая чаек, и рассказывала заинтересованной публике о своих мытарствах у забора.
– А где ключи-то от машины? – спросил Коля. – Пойду загоню в гараж.
– Да ладно, Коля, что вы будете себе удовольствие такое портить, – принялась отнекиваться Лиза. – Сейчас согреюсь и сама загоню.
– Да мы уж тут четвертый час как паримся и уходить собирались, – замахала на нее обеими руками Верочка. – А вам никуда сейчас не надо выходить, хотя б часок попарьтесь, чтобы не заболеть. И вот чай пейте, я свежего заварила для вас.
– Спасибо – поблагодарила Лиза.
И поразилась, с какой быстротой вся троица принялась собираться, и буквально через несколько минут их уже и след простыл, только пожелать горячего парку успели.
– Что это они? – пораженно спросила она у Глеба.
– Чтобы нам не мешать, – пояснил он.
И вдруг заграбастал ее в охапку, сильно прижал к себе и поцеловал с таким напором, что у Лизы ухнуло куда-то сердце и закружилась-закружилась голова.
Он прервал поцелуй, шумно дышал, уперся лбом в ее лоб и пожаловался:
– Нет, сначала нужно пропарить тебя как следует, а потом все остальное.
– Тогда пошли париться, – прошептала в ответ Лиза. – Чтобы скорее настало все остальное.
«Настало все», и было прекрасно! Ей даже казалось, что еще чудесней, чем в прошлый раз! Но сначала он ее так пропарил, что Лизе казалось, что у нее расплавились кости. Протасов, завернув ее в огромный теплый тулуп, отнес на руках в дом и прямо в свою кровать, где она быстренько ожила, и началось волшебство соединения.
А посреди ночи Лиза поняла, что ужасно проголодалась, что подтверждало настойчивое урчание в животе, и Глеб принес из кухни огромный поднос, уставленный всякой вкуснятиной, и они устроили ночной ужин, разговаривали, жарили домашние колбаски над огнем в камине, шептались и смеялись.
И снова возвращались в постель, в свою потрясающую близость – одну на двоих, и заснули только к утру.
Проснулись поздно, и эта суббота стала для Лизы еще одним открытием – открытием Глеба Протасова. Они провели весь день вместе, не расставаясь, завтракали, веселя Верочку разными историями из Лизиного детства, в которых участвовал и Глеб, ходили в конюшню, и Лиза первый раз в жизни села на лошадь, Витяй даже разрешил ей покататься на Зорьке, а Глеб ехал рядом на Малыше.
Вернулись и помогали Вере готовить обед, и присоединились к ним мужики, и снова в кухне было весело, и весело было за обедом – за стол сели все вместе. А после Глеб выдал ей резиновые сапоги, и они пошли прогуляться до реки, а потом вдоль поля – и назад. Нагулялись и, вернувшись, принялись помогать Верочке лепить пельмени.
И весь этот день они разговаривали. Протасов рассказал Лизе про Аргентину, как попал туда и почему остался, про Флоренсию, естественно, без интимных подробностей, про то, как много значила для него эта женщина, как много дала и как он полюбил эту страну, узнал и прочувствовал ее дух и характер благодаря Фло. И Лиза очаровывалась его рассказом и наблюдала, как меняется выражение его лица, когда он рассказывает об Аргентине. Она его никогда таким не знала и не видела – и в ее душе распускался пышный, как пион, цветок надежды – надежды на то, что этот мужчина сможет преодолеть любые травматические переживания, сможет снова подняться и реализоваться в жизни сильнее прежнего.
