После отъезда в Англию первое время надеялся, что родители передумают. Ждал. Мучил близнецов расспросами. А потом пил. Забывался как мог. И, конечно, святым не был.
Только все не то. Около меня ошивались не те. Однажды мы зависали в ночном клубе. Вышел на улицу, чтобы мозги отпустило от угара и за спиной раздался голос, очень похожий на Машкин. Обернулся резко — никого. Как дикий зверь ходил между телами в поисках моей девочки, а потом расхерачил барную стойку от бессилия и накатившей боли.
Не дурак. Понимал, кто надоумил мать на гребаный спектакль с наркотой. Будь Соболева мужиком — отпиздил бы не задумываясь. Овца. Мою месть она заслужила. Никогда не опускался до подобного, но в случае с Маринкой сделал исключение.
Накануне так называемой свадьбы, которую я, естественно, не планировал, мы с ребятами из тусовки набухались. А к назначенному времени прикатили на черной “Бугатти” с синими молдингами. Ахуенная тачка. На мне белая майка и рваные джинсы. Рожа помятая. На голове бедлам. Девчонки с курса в первый год просекли мой настрой. Как вообще бабы понимают такое? Вот я бы никогда не понял, влюблен Ромыч или просто у него зуб, блять, болит… Короче, одногруппницы перед парком, где все ждали меня на торжество, скинули кофты, оставшись в лифчиках, и врубили музло на всю, опустив стекла. Так и прикатили, хули… Рыська, а по-нашему Рая, — девочка из Питера с моего потока, — высунулась наполовину из машины и заорала:
— Алекс, мы не туда приехали! Тут жаба какая-то, а не Мари!
Я в тот день впервые ржал до слез. У Соболевой ступор. Папаша ее, владелец порта в Калининграде, в осадке, красный весь. Маман в полуобмороке. Гости в коматозе. Мои родаки, конечно, тоже в шоке. Но мне было похуй. Я не общался ни с кем, кроме друзей.
Мать тоже хороша. Решила на свой лад мою жизнь кроить. От отца не ожидал. Это был удар под дых.
Выныриваю из воспоминаний, несколько раз проморгавшись.
— Родители не звонили? С Тошей все в порядке? — Машка падает рядом, промокая салфеткой лоб и виски. Предки Маши часто берут внука на выходные. Радуются встречам больше сына. Балуют его. Мои мать с отцом пока лишены такой радости.
— Нет. Они неделю будут молчать, лишь бы мы им Антона оставили на подольше, — обнимаю и целую жену.
— Леш, я мокрая, — вырывается.
— Дай проверю, — цепляю зубами мочку уха.
— Ненормальный, — смеется, ероша мне волосы. — Лицо, Антипов, а не то что ты подумал.
— Хочешь, домой поедем? — беру пальцами за подбородок.
— Ни за что, — мотает головой, подается ко мне и чмокает. — Сегодня я танцую, любимый.
Удерживаю ее за спину, наслаждаясь разгоряченным телом, дразню короткими касаниями губ.
— Готов быть вечным зрителем, детка…
Прижимается теснее и шепчет, стирая к херам мою выдержку теплым дыханием:
— Скажи мне…
Отклоняю голову, гляжу на нее с прищуром. Мы не расстаемся три года, а она каждый день готова слушать мои признания. Первое время кукла часто просыпалась ночами в слезах, жалась ко мне, а я лишь шептал, что рядом и…
— Люблю тебя, детка, — отвожу руку ей на затылок и целую глубоко, наслаждаясь вкусом.
— Ну, начало-о-ось, — тянет Стас, оттаскивая от меня Машку. — На правах бывшего запрещаю сегодня ваниль. Погода нелетная для Купидонов в розовых памперсах.
— Нарываешься, — щелкаю костяшками пальцев, скалясь на Звягинцева.
— Такой воинственный, — стебет меня Машка и сбегает на танцпол к Кире.
Стас опять утыкается в мобильник с летящим выражением лица. Улыбается экрану, перебирая пальцами по буквам.
— Кто тебе пишет? — Ромыч заглядывает через руку брата, пытаясь прочитать текст.
— Кролик, — хмыкает младший.
— Это имя или фамилия? — ухмыляюсь.
Неожиданный поворот. Мы забились с Ромкой, что Стас раньше тридцатника не вляпается.
— Это телка, которая не дает мне прохода, — Звягинцев-младший прикрывает лицо ладонью и ржет. — Сука, достает меня днем и ночью. Я ей пишу, чтоб отстала, а она все равно ловит меня… в любых местах. Полный треш!
— Где ты ее надыбал? — Ромка берет пальцами дольку лимона и кладет в рот.
— Неважно, — задумчиво говорит Стас и смотрит на меня. — Но есть в ней что-то… Торкает меня, пляха. Иногда придушить готов, но в то же время стиснуть в руках и не отпускать, а потом загнуть и засадить по самые гланды. Я рычу, а она смеется. И с ней прикольно, хотя это спорно…
— Попал ты, бро, — киваю с пониманием.
Я Машку тоже хотел придушить. Особенно когда застал с провожатым из класса. Шиловым, кажется. В кино, блять, они ходили. Как же меня ломало от желания присвоить ее, пометить, привязать к себе.
— Как с твоими, Лех? Не помирилась? — Ромыч кивает в сторону наших девочек.
— Нет. Меня пинает, чтобы не забывал про родаков, напоминает о праздниках, помогает с подарками, но сама не идет на контакт, — сложная для нас тема.
Мать не оправдываю, но вижу, что она очень переживает и раскаивается. Постоянно просит прощения, спрашивает про Машку и Антона, с интересом разглядывает фото, передает сладости. Увлеклась кулинарией, хотя раньше у плиты ни разу не стояла. Старается для внука. Надеется на прощение, как и отец. Их отношения заметно охладели после той истории.
— Поговори с Масяней, — встревает Стас, убирая сотик в карман. — Пора отпускать обидки. Предков не выбирают, Лех. А твои не худшие из людей. Подумаешь, пляха, косячнули.
— Нет, — выпиваю еще стопку текилы. — Пусть сама решает. Навязывать кукле что-либо не собираюсь.
— Ты уже дал ей решать, в итоге мы остались без веселья и мордобоя, — отмахивается Стас. — Где это видано, баба от свадьбы отказалась…
Тут Звягинцев-младший прав. Мы расписались тихо и уехали в Англию. Летом, когда вернулись совсем, предлагал Машке сделать пир на весь мир, но она заявила, что счастье любит тишину. Бортанула всех, короче. Не уверен в причине. Вероятно, из-за денег. Знала, что я не пользуюсь бабками отца, хоть тот и перевел на меня один из трастовых фондов с неограниченным лимитом. Откупные, блять. Я благодарен ему за многое, и зла не держу, но на ноги хочу встать самостоятельно. И тьфу-тьфу-тьфу, пока у нас с Ромкой все прет в гору.
— Привет, Леш, — оборачиваюсь на голос и осматриваю с ног до головы девку, силясь вспомнить кто такая. — Не узнаешь?
Кокетливо улыбается, вставая полубоком. Видимо, рабочей стороной товар демонстрирует.
— Че хотела? — вскидываю бровь, показывая высшую степень незаинтересованности.
— Я Инна. Мы в одном классе учились, — до нее явно не доходит мой посыл, потому что она подгребает ближе. — Ты как-то сказал, что я не забуду время, проведенное с тобой… Думаю, не освежить ли память…
— Это та, которую ты под лестницей пялил, — закатывается Стас, пихнув меня в плечо. — И, видимо, постарался, Лех.
Твою мать, только этого не хватает.
— Иди мимо, — показываю ей безымянный палец с кольцом.
— Жена не стенка, — теребит она кончики волос на своем плече. Бесит, сука. Непонятливая, по-ходу.
— Кролик не такая навязчивая, — задумчиво выдает Стасян, а следом шпарит в своем репертуаре, глядя на одноклассницу: — И-н н-а-а хуй.
Девица дует губы и сваливает.
Я, конечно, жду куклу, которая сейчас мне устроит ревностный разбор. Выцепляю на танцполе родную фигуру. Ощущаю легкое волнение. Тащусь, когда она взбрыкивает и показывает характер. Особый вид кайфа. Машка мозг взрывает, но так своеобразно. Словно полюса меняет.
О, давай, детка…
Идет красиво, рисуя задницей восьмерки. Скоблю нижнюю губу кромкой верхних зубов. Жаль мы не дома.
В паху колом стоит, причиняя ощутимое неудобство, а моя девочка только усугубляет положение.
— Антипов, мы с Кирой решили поехать в отпуск. Вдвоем, — присаживается рядом, забирает из рук Стаса стакан с минералкой и жадно пьет.
Как зверь наблюдаю за ее губами и шеей, по которой сползает капля, скрываясь в ложбинке между грудей.
— Размечтались, — хмыкает Ромыч.
— И куда? — интересуюсь, вытирая ее губы большим пальцем. Машкины зрачки сужаются и мгновенно расширяются, почти вытесняя радужку. Реагирует, кукла.
