Роман. А я все равно больше всех люблю того, первого. Которого даже не видел никогда. Правда говорят, любишь женщину-любишь ребенка…
-Дети не виноваты, что ты не любишь их мать.
-Матерей… У меня много женщин. Здесь живут, на острове. Вы бы сказали, гарем. Прям как у султана,- усмехается себе под нос,- кто бы знал тогда, в далекие восьмидесятые, что бедняга Адиль в оборванных штанах из далекой страны вместо цитат о социалистическом равенстве будет торговать людьми, захватывать корабли и иметь гарем… Не о таком я мечтал.
-Никто не мечтает о том, где в итоге оказывается. Даже если кажется, что мечтал, на поверку все выглядит совсем иначе, чем в мечтах.
-И у тебя тоже? Как так, Роман? Ты ведь потомственный офицер, моряк… Вы всегда знаете, как выглядит Ваша мечта.
- Ты не понял, Адиль. Море- это жизнь, а не мечта. Оно часть нас, дано нам, как воздух.
-А что же тогда мечта?
-Мечта- это Она, ждущая на берегу с ребенком в руках. Любовь.
Снова тишина. Они оба смотрят на чернеющее на глазах небо. Здесь, недалеко от экватора, это происходит очень быстро. Пару вдохов- и на черной глади рука Творца насыпает сотни блестящих крапинок. И опытный моряк, звездочет и романтик сразу различит в них созвездия.
- Какая твоя самая любимая звезда?-спроил Адиль.
-Полярная, путеводная.
Пират усмехнулся.
-В южном полушарии ее никогда не видно. Она важна для вас, северян.
-Но ведь даже мы с тобой в северном полушарии.
-Поэтому и у нас есть название этой звезды- «аль-Джудей»- отец. Начало всего. О Ней думаешь, когда смотришь на свою звезду?
Я промолчал. Это было мое, личное. И Адиль, наверное, в целом-то и не ждал ответа на этот вопрос…
-Ладно, офицер Роман. Пойду я. Иди к себе, мечтай о своей Мечте…
[1] Здесь и далее использованы реальные факты быта жителей Пунтленда- это касается и мисвака, и ката.
Глава 43
Глава 43
Я стал перемещаться по территории свободно. Не то, чтобы меня здесь жаловали и принимали за своего. Думаю, как только я бы потерял покровительство их главаря, меня ждала бы жуткая расправа, а добротой и состраданием местные не отличались. На полуострове помимо меня содержалось еще порядка двадцати-тридцати заложников. Возможно, их было и больше. Эти, на берегу, расквартированные по таким же недостроям, как и я вначале, были ценны. За них ждали выкуп- европейцы, американцы, захваченные с какого-то коммерческого судна малазийцы. Но были и те, за кого не собирались платить- и их пускали в расход- делали в буквальном смысле рабами в глубине полуострова. Потому что из чащи то и дело приносили завернутые в мешки трупы, а если прислушаться, можно было услышать, что там все время происходили какие-то строительные работы. Эти люди, вернее скорее их мрачные тени- только это от них осталось, появлялись на берегу всякий раз, когда в гавань заходила очередная добыча- их пригоняли для того, чтобы стащить на берег и унести вглубь трофеи, часто в несколько раз превышающие вес самих бедных грузчиков. Любое неподчинение каралось жуткими побоями.
Потом я узнаю, что те, за кого выкуп ждали больше полугода, автоматически переводились вглубь, подальше от берега. Их жизнь напоминала исправительный лагерь- бессмысленная тяжелая работа и такая же бессмысленная жестокость со стороны конвоиров. Кормили их только злаками- рисом и бобами. Чтобы выжить, пленники делали сети из веревок и ловили крыс и птиц, используя рис как приманку. Воды им давали примерно литр в день, и это учитывая, что температура воздуха могла подниматься почти до 40 градусов.
Я старался не думать о том, как им тяжело. Здесь и сейчас моей задачей было выжить. Для чего-время покажет.
Это положение вещей сохранилось на несколько месяцев. И я даже потерял точный счет времени, настолько монотонно и изнурительно пекла жара и однообразны были наши посиделки с Адилем. Я понимал, что стал его развлечением. Он то и дело ностальгировал, вспоминая молодость, говорил о море, говорил о небе. Небо влекло его, как меня море. Так всегда бывает, когда твоя профессия жизненно зависит от стихии. Не бывает бывших летчиков, как и бывших моряков.
Мы много беседовали о политике, о современном мироустройстве и нашей стране. И он искренне удивлялся, когда я описывал жизнь у нас на родине, как все изменилось и продвинулось. Эти разговоры приносили удовольствие ему, но я все сильнее впадал в отчаяние, понимая, что отдаляюсь от своей мечты вернуться домой все дальше. По какой-то неведомой мне причине Адиль даже не пытался выйти на связь с моим руководством- хотя бы для проформы попросить выкуп или поставить еще какие-то условия. И хотя я знал, что это все равно было бы бессмысленным, в душе мысль о том, что так они бы узнали, что я жив, грела…
-Что пригорюнился, офицер Роман? Скучаешь?
-Скучаю…
Честно говорю. Искренне.
-Знаешь, когда ловят касатку из океана и сажают ее в океанариум, по идее перед ней открывается хорошая жизнь- еда, уход. Вот только верхний плавник у нее всегда бывает скрученным в неволе. Она несчастна. Потому что для нее это и есть одиночество. Ее личный ад, ограниченный стенами большого аквариума.
-И ты несчастен?-спрашивает меня Адиль.
-Совру, если скажу иначе…
-Разве я плохо с тобой обращаюсь?
-Не в этом дело, Адиль…
-А если станешь равным? Ты ведь умнее всех этих тараканов вместе взятых… Вместе мы сделаем большие деньги… Я живу хорошо, ты не думай. У меня всё есть- и у тебя будет. Эмираты, Север Африки- дома, машины, женщины. Пойдем-ка,- он энергично куда-то меня потащил.
Нехотя поплелся за ним, слыша, как на ходу он кому-то звонит.
Зашли в его бунгало и почти сразу, следом за нами в просторную комнату впорхнули с десяток девушек всех возможных комплекций и
