Вздох.
Она довольна. Чем? Что этот маленький засранец сделал после того, как мы уехали?
— Почему бы вам обоим не зайти, и мы поговорим об этом, пока я приготовлю вам завтрак. У тебя была напряженная ночь, — сладко и счастливо говорит милая Хизер, но мысль завершает Чудовище-Хизер. — Занимался своим грязными блудом и убийствами!
Она все еще не знает наверняка, что мы здесь. Все, что она услышала, — это единственный скрип половиц. Насколько ей известно, это всего лишь дом.
— Мелисса, дорогая? — призывает милая Хизер. — Почему бы тебе не объяснить твоему сыну и моей дочери, почему они должны прийти сюда?
— Там никого нет, Хизер.
Моя мать, кажется, совершенно измучена. Как долго это продолжается?
— Я не спрашивала тебя, есть ли там кто-нибудь, Мелисса Пирс, — громко шепчет милая Хизер, подчеркивая фамилию моего отца. Отрицая, что мама и Билл женаты.
— Отлично. Шон? Кортни? Если вы там, пожалуйста, заходите. Хизер... — Мама задыхается от боли.
— Сейчас, сейчас. Я не говорила тебе импровизировать. — Все еще милая Хизер.
— Она собирается порезать меня, Шон! — кричит моя мать. — Помогите нам!
Я слышу еще один громкий шлепок, и Чудовище-Хизер бессвязно визжит из-за продолжающегося непослушания моей матери.
Кортни рукой тянет меня за рубашку, и я оглядываюсь и вижу залитую слезами маску ужаса на ее лице.
— Я не могу позволить своей матери сделать это, — шепчет она, и я слышу, как Хизер безумно хихикает с кухни. — Не после прошлой ночи. Только не так. — Она отходит от стены, протягивает мне руку. — Давай войдем, — утверждает она уже не шепотом.
Смущенный, но понимающий, что время скрытности прошло, я беру Кортни за руку. Я кое-что упустил. Чего еще не понимаю? Я засовываю пистолет за пояс брюк и натягиваю поверх него футболку. У меня есть подозрение, что сегодня утром он мне снова понадобится.
На кухне царит беспорядок. Повсюду разбитое стекло, а пол скользкий от смеси содержимого бутылок из-под вина и ликера. Билл и моя мать — пленники, привязанные к стульям по меньшей мере тремя слоями скотча, судя по пустым картонным втулкам на полу.
Билл на стуле лежит на боку на мокром, покрытом стеклом полу; Иеремия прижимает коленом голову Билла, ржавый револьвер Эммануила приставлен к его горлу. Хизер стоит позади моей матери с той же опасной бритвой в руках. Глаза моей матери широко раскрыты и дико закатываются от ужаса, когда Хизер хватает пригоршню волос и отрезает их лезвием.
— Эй, вот вы где, двое! — Лицо Хизер довольное, счастливое. Она совершенно не в себе, и все остальные в комнате это знают. — Ты выглядишь смущенным, Шон. В чем дело?
— Хм? О. Что Натан сделал прошлой ночью? После того, как мы уехали? — Сохраняй спокойствие. Играй, чтобы выиграть время. Я могу застрелить Хизер прежде, чем она успеет порезать маму, но тогда Билл умрет. Если застрелю Иеремию, то мама умрет. Ухмылка Иеремии становится волчьей из-за зазубренных обрубков сломанных зубов. Он знает, о чем я думаю. Вы, гребаные ублюдки, второй раз за неделю поставили меня в безвыходное положение, и мне это надоело. У вас не будет третьего шанса. Что бы здесь ни случилось, ни один из вас не покинет эту кухню живым.
— Я позволю моей дочери объяснить тебе. Она слушала проповеди! Она помнит, она понимает, — весело хихикает Хизер, но глаза Чудовища-Хизер горят ненавистью, и она снова рвет волосы моей матери, крепко держа их для бритвы. — Давай, милая. Скажи ему, и если ты что-то пропустишь, мы дополним это за тебя.
— Стих, что читала моя мать. На счет брака. — Кортни замолкает, глядя на мать умоляющими глазами. Она умоляет, чтобы ей сказали, что ее предположение неверно, но Хизер улыбается и ободряюще кивает головой. Кортни закрывает глаза и глухим, мертвым голосом продолжает: — Библия гласит, что Церковь — это Невеста Христа. Прошлой ночью мы разорвали связь между ними. Мы «разлучили их». — К концу ее голос становится едва слышным шепотом.
— Не понимаю, — в замешательстве говорю я, но у меня в животе растет тошнотворное чувство. — Так что Натан сделал?
Кортни качает головой и пожимает плечами, в то время как Хизер безумно хихикает, все еще крепко держа волосы моей матери.
— Он проповедовал, Пирс. Мой младший брат обрел голос и проповедовал. — Ликование и гордость смешиваются с гневом и печалью на лице Иеремии. — Господь вдохновил его, и я помог ему словами, и мы выслушали все это. Это было великолепно. — Восторженный экстаз, окрашенный завистью, оттесняет все остальные эмоции в сторону. — Мы все слушали, не так ли, грешник? — он шипит Биллу на ухо. — Расскажи моей жене и этому грешнику, что случилось.
— У вас странные представления о браке, — отвечаю я. Знаю, что мне следует держать рот на замке и не враждовать с ними, но ничего не могу с собой поделать. — Твою свадьбу отменили, Иеремия. По крайней мере, перенесли. Думаю, тебе придется найти для этого новое место. — Он не клюет на приманку и снова приказывает Биллу говорить.
— Им позвонили по мобильному телефону, — объясняет Билл, закрыв глаза. — Они включили громкую связь, и этот маленький мальчик… Господи, Шон, по голосу ему было лет восемь, может, девять. Эти двое научили его, что говорить, и он сказал людям, что без их связи с Богом, с Господом, они будут потеряны. Они все будут потеряны навсегда и никогда не смогут стоять за Божьим престолом на суде, но вместо этого были бы судимы. Что есть только один способ сохранить их связь с Богом. — Билл делает глубокий прерывистый вдох, прежде чем продолжить.
— Они последовали за ним в церковь, и он попросил последнего вошедшего закрыть за ними дверь. Мы слышали это, все это. По громкой связи. Пока телефон не перестал работать. Они... они кричали.
— Ты видишь, Пирс? Мой младший брат был великим пророком. Он повел стадо следовать за нашим отцом по пути праведности!
Нет, ты тупой ублюдок. Кучка других тупых ублюдков позволила девятилетнему ребенку с промытыми мозгами завести их в братскую могилу! Это не пророчество, это гребаное легковерие!
Хизер снова дергает мою маму за голову, наклоняясь, чтобы прошептать ей на ухо еще больше безумной чуши, но моя мать откидывает голову назад, попадая своему мучителю прямо в середину лба. Мать Кортни на короткое мгновение спотыкается, пытаясь удержаться на ногах. Мокрый, скользкий пол и битое стекло не облегчают ей задачу.
Подобно дереву, падающему в замедленной съемке, Хизер колеблется сначала в одну сторону, а затем в другую, когда каждая нога скользит по очереди. Ее голова с тошнотворным стуком ударяется о край столешницы. В течение долгого, шокирующего момента никто не реагирует, а Хизер лежит на полу, кровь из ее головы смешивается с другой жидкостью на полу.
— Сестра Хизер! — паникует Иеремия.
Я никогда не верил, что он — мозг этой операции, и он это доказывает. Ублюдок отвлекается, бросается к матери Кортни, и как только его пистолет оказывается подальше от тела Билла, правую руку я запускаю под футболку, а левую задираю край, чтобы освободить пистолет.
Я быстр, но у хорьков тоже хорошие рефлексы, и Иеремия резко поворачивается к Биллу, грубо приставляя дуло своего пистолета к затылку связанного человека. Его глаза мечутся туда-сюда между моим пистолетом и женщиной, неподвижно лежащей на полу.
— Сестра Хизер!
Сначала у Хизер дергается плечо, потом веко. Она не представляет опасности, по крайней мере, сейчас, поэтому я держу «Беретту» по центру груди Иеремии. Он продолжает повторять ее имя, жалобно и несчастно, в то время как я отодвигаюсь от Кортни.
Раздели цели. Он хочет, чтобы мы все умерли, но я опасен. Наши родители — самый низкий приоритет; они никуда не смогут уйти. Сначала он пойдет за мной, потом погонится… нет. Я не буду об этом думать. Я этого не допущу.
Я преодолеваю чуть меньше половины расстояния до опасной бритвы, лежащей рядом с рукой Хизер, когда у нее один глаз широко открывается, за ним медленнее второй. Глаза Иеремии загораются надеждой.
