Я очень ценила их любовь в этот момент. Они не душили меня чрезмерным беспокойством и опекой, а дали свободу, пространство и возможность побыть наедине с собой. Когда отлетела мишура социума, и в голове прояснилось без новостей, я безо всяких тестов прекрасно знала, что беременна. А еще я знала, что рожу этого ребенка. Мама зря переживала за мои отчаянные глупости. Я выросла среди историй о детях, которых посылают небеса. Об оборте не могло быть и речи. Меня, конечно, пугала перспектива быть одной в такой важный момент жизни. Я боялась, что Андрей все равно узнает однажды. А он узнает — это точно. Много чего снова выворачивало мне душу наизнанку, но суровое Северное море успокаивало, каждый день нашептывая мне мантру.
Я сильная. Я все делаю правильно. Я дам моему ребенку все, что ему будет нужно — всю мою любовь.
С такими мыслями я проводила очередное раннее утро. Сегодня я чувствовала себя иначе. Мои ощущения себя стали превращаться в планы и намерения. Я дала себе еще три дня для окончательной реабилитации принятия. Пора возвращаться в КаслТорн. Погода на побережье портилась, и очень скоро меня не спасет ни уютный камин, ни мощный радиатор.
Я пинала камешек, плетясь вдоль берега, подняла голову, чтобы оценить расстояние до дома, и увидела его.
Этот силуэт я бы не спутала ни с кем другим. Этого человека я совсем не ждала и не хотела видеть. Разум советовал: беги. А сердце скакало как сумасшедшее от идиотской радости.
Да и куда бежать? От Андрея не спрячешься. От президента не скроешься. Как и от своей судьбы.
Громов шел ко мне широкими шагами. Я стола, оцепеневшая, почти невменяемая из-за противоречивых эмоций. Андрей был в костюме, без куртки. Ветер бесцеремонно драл на президенте пиджак, словно пытался сорвать его, пролезть под рубашку и заморозить до смерти. Температура была нормальная. Градусов двенадцать, но на берегу едва ли они ощущались таковыми. Я бы сказала, было почти морозно. И с злорадством наблюдала, как Громов втягивает шею, поднимает воротник, пытаясь хоть немного укрыться от погоды.
Но едва Андрей подошел ко мне, то расправил плечи и поднял голову.
— Привет, принцесса, — проговорил он так, словно не целовал свою зомби-суку и не отрекся от меня публично в трансляции на весь мир.
— Здравствуй, — ответила я, тоже не пряча взгляда.
Не знаю, кто выглядел более нелепо. Он — в костюме от BRIONI и гнездом из волос вместо обычно идеальной укладки. Или я — в куртке Себастиана и бини[1], как у смотрителя маяка
Похоже, мы снова стоили друг друга.
— Каким ветром тебя занесло, Андрей? — решила я не тушеваться и обозначить, что ему тут не рады.
— Ледяным и северным, — усмехнулся он. — Не предложишь пройти в дом?
— Не предложу. Говори, что тебе нужно и уезжай. Какие-то формальности? Подпись? Обещание не разглашать гостайну?
— Я приехал за тобой, Лизок.
Он склонил голову. Ветер продолжал трепать его пиджак и волосы. Андрей больше не закрывался и не пытался отвернуться. Он перекрикивал стихии, стойко принимая их натиск.
— Вряд ли твоя жена будет в восторге от таких новостей, — продолжала я исполнять вместе с ветром партию «Холодное сердце».
— У меня нет жены. Ты не смотришь новости?
— Нет, — я пожала плечами. — Не сморю. Насмотрелась уже.
— Мы с Мариной развелись.
Сердце снова подпрыгнуло, забыло вернуться на место и колотилось где-то во рту. Однако разум требовал сарказма.
— Что ж так? Вас ведь даже смерть не разлучила.
— Лиза…
Громов сделал шаг ко мне, но я наконец смогла двигаться и отшатнулась от него.
— Нет, Андрей. Не смей ко мне прикасаться. Я не хочу больше…
Слова застряли в горле. Ложь никак не срывалась с губ. Я хотела! Я так отчаянно хотела каждый день именно этого. Открывая глаза утром, я мечтала, что Марины нет, все это был дурной сон. Андрей войдет в спальню и поцелует меня.
Но чуда не происходило и мне приходилось снова и снова проникаться принятием.
А теперь насмарку вся духовная работа.
Вот он стоит чертовски красивый и безупречно помятый, смотрит на меня так проникновенно и нежно. К этому я себя не готовила.
Я сломалась. Мое тело сложилось пополам. Словно кто-то пнул в живот. Закрыв лицо руками, я прятала гримасу боли, которая разрушала меня снова.
Родные сильные руки поймали меня, прижали к не менее родной груди.
Я так сильно ненавидела и любила это ощущение. Защита, надежность, сила. Все было в нем, в моем Андрее, который не был моим.
Раньше я изо всех сил сдерживала свои страдания, не позволяла себе плакать на людях. Особенно при родных и друзьях. Сейчас я понимала, что если оставлю все дерьмо внутри, то просто умру, отравлюсь собственными токсинами. Отпустив все свои внутренние замки, я просто заорала куда-то в рукав Громову.
А потом из меня стали вылетать и слова.
— Отпусти меня! Ненавижу. Ты сказал, что все… Я никто тебе. Зачем? Все равно все кончено.
— Нет-нет-нет, Лиз, — шептал он еле слышно, но я слышала. — Не хочу ничего заканчивать. Ты нужна мне, принцесса.
— Чушь собачья!
— Лиза…
— Ты говорил, что наш брак аннулирован. Ты просил приватности, чтобы разобраться с Мариной, — не прекращала упрекать его я за всю боль, что он причинил.
— Я разобрался, малыш. Поверь, это все ужасная ошибка.
— Наш брак был ошибкой. Теперь ты свободен, Громов.
— Да, — наконец согласился он и немного отодвинул меня. Встряхнул.
Я встрепенулась и замерла снова, зачарованная его глазами, в которых отражалось мое любимое море. Суровое и холодное, но такое родное Северное море глаз Андрея Громова.
— Да, я свободен теперь, — повторил Андрей. — Поэтому я здесь. Я хочу быть с тобой, Лиза. Только с тобой я мог быть собой. Не президентом, мать ее, России, а собой. Понимаешь?
— Не очень, — честно ответила я. — Вообще не понимаю тебя, Андрей.
— Я люблю тебя, Лиза.
Такие желанные долгожданные слова словно отскочили от меня. Я замотала головой, отрицая.
— Нет, не любишь.
— Люблю, маленькая, — повторил он упрямо и стал покрывать поцелуями мое лицо.
Они не ранили, а исцеляли меня. Я больше не сопротивлялась, не пыталась вырваться, а безвольно висела на руках Андрея. Последняя капля недоверия заставила меня применить большие ружья.
— Я беременна, Андрей.
1- Бини — шапка без завязок, которая плотно сидит на голове и не сползает. В первой половине XX столетия этот головной убор носили рабочие заводов и промышленных предприятий, грузчики в Англии и учащиеся некоторых учебных заведений.
Глава 22. Громовы
Его губы исчезли, но руки все еще держали мое тело.
— Беременна? — выдохнул Громов эхом.
— Ты не хотел ребенка, — продолжала я бомбить новостями, от которых может поплохеть.
Андрей, прищурился и спросил:
— С чего ты взяла, что я не хотел?
— Сам говорил, что не желаешь иметь детей в браке со мной.
— Я не желал иметь детей в браке по расчету, который мы оба собирались расторгнуть через пять лет.
Он снова заговорил своим потрясающим глубоким властным голосом, но я еще держалась.
— Но я не имею ничего против детей от любимой женщины, — продолжил убивать меня Андрей горячими признаниями. — Если ты думала, что я умчусь в закат, как малодушный мудак, то спешу огорчить. Я не такой.
— Не знаю, рада я этому или не очень.
Пока я решала, он вернул себе вожжи и начал командовать.
— Почему ты беременная гуляешь в такой холод?
— Не холодно, — пискнула я, не сразу замечая, что он уводит меня с пляжа.
Ноги сами шли туда, куда направлял нас Андрей.
— У меня мозги превратились в мороженое, — сделала еще одно роковое признание Громов.
— Ты одет не по погоде.
— Не поспоришь.
— Я все еще не приглашала тебя в дом.
— Тогда мне придется совершить вторжение.
— Это можно квалифицировать как покушение на суверенитет.
