– Спасибо.
Перевариваю это внезапно накрывшее меня осознание и рискую открыть глаза и повернуть подбородок к небу. Оно поражает своей чернильной синевой и безмятежностью и красуется редкими звездами. За огнями многоэтажек в городе их обычно не различить.
Мои пальцы лежат на груди у Никиты. Под ними лихорадочно тарабанит его сердце. И эта близость намного дороже, чем секс. Сегодня мы встроили еще пару фрагментов в мост, который ведет нас друг к другу.
– Вернемся в квартиру? Ты замерз.
Фиксирую не унимающийся тремор в Никитиных конечностях и первой поднимаюсь на ноги. Неловко ищу укатившееся куда-то ведерко с мороженым, мало что различаю в темноте и охаю, когда меня перехватывают сильные руки.
– Оставь. Завтра уберем.
Лебедев опаляет мою шею горячим дыханием, и я подчиняюсь. Отстраненно слежу за тем, как он поднимает ложки и складывает пледы. Ступаю за ним неотступно и отчаянно робею, когда мы вываливаемся на лестничную площадку.
Взъерошенные. Со смятой одеждой. С горящими щеками. Мы дико напоминаем подростков, которые целовались за углом дома, а теперь пытаются не спалиться перед родителями.
– Это был чудесный сюрприз.
Роняю, маскируя неловкость, и торможу в коридоре. Никита тоже замирает около двери. Пронизывает меня нечитаемым взглядом и делает несколько глубоких вдохов прежде, чем спросить.
Столько надежды вкладывает, что меня расщепляет на гребанные молекулы. Вихри-спирали снова закручиваются внизу живота, а желание двигаться размеренно в наших отношениях слабеет.
Боже, какая же я слабая. Зато счастливая. Здесь и сейчас.
– Да.
Высекаю твердо. Переживаю бурю радости. И плюю на то, что будет завтра.
Пальцы снова сплетаются. Дыхания перемешиваются в одно. Кожа приклеивается к коже. И не важно, что нас разделяет чертова ткань.
Глава 29
Никита
Первым открываю глаза. Кира еще спит.
В синей футболке до середины бедра, обнимает одеяло ногами.
Залипаю неминуемо.
Прикипаю к серебряной цепочке, обвивающей изящную шею. Рассматриваю волосы цвета платины, разметавшиеся по подушке. Хочу коснуться острых выпирающих лопаток и одновременно боюсь разбудить.
Принимаю огревшую молотом по башке истину – именно здесь я дома. В небольшой уютной квартирке, где много тепла и света. Рядом с этой хрупкой девчонкой, от которой у меня мозги плывут. И, конечно, рядом с сыном.
– Пора вставать, да?
Поворочавшись, Кира распахивает подрагивающие ресницы. Тянется к прикроватной тумбочке. Клацает по экрану оживающего мобильника. И тонко разочарованно выдыхает.
Я же подкатываюсь к ней и зарываюсь носом в затылок. Впитываю легкий цветочный аромат. Веду кончиками пальцев по ее предплечью и старательно прячу улыбку.
Крупные мурахи в считанные секунды обсыпают нежную кожу, и меня от этой картины адово штырит. Эмоции шкалят, насыщая кровь дофамином.
– Доброе утро.
Вытаскиваю из себя хрипло и не спешу выбираться из кровати. Поддавшись искушению, пересчитываю Кирины позвонки, словно настраиваю чувствительный музыкальный инструмент. Оставляю невесомый поцелуй на тонкой ключице.
Большего не предпринимаю. Знаю – слечу с катушек и не смогу оторваться.
– Ну, что? По отработанной схеме? Я в школу, ты в офис?
Позавтракав, перехватываю Кирин взгляд и улавливаю сквозящее в нем одобрение. По обыкновению, уже вошедшему в привычку, сгружаю посуду в раковину и попутно ерошу Митины волосы.
Подмигиваю ему, пока мы обуваемся в коридоре, и на всякий случай интересуюсь.
– Форму не забыл?
– Нет, конечно!
Сынишка демонстрирует лежащую рядом со школьным ранцем сумку и лучится таким исступленным восторгом, что меня самого подкидывает на седьмое небо от счастья.
Тянется он ко мне, сколько б я ни отсутствовал в их с Кирой жизни. И я к нему тянусь. То и дело обнимаю за пока еще худенькие плечи. Поддерживаю желание стать самым лучшим в мире хоккеистом. Заезжаю в автомобильное кафе, чтобы купить его любимый пирожок с малиной. И предельно осторожно проделываю остаток пути до прекрасно знакомых уже ворот.
Притормаживаю в нескольких метрах от калитки и набираю в легкие воздуха, чтобы попрощаться.
Не успеваю. Митя огорошивает вспарывающим пространство вопросом.
– Пап… а ты больше не бросишь нас с мамой? Никогда-никогда?
Моргает он медленно-медленно и, кажется, забывает дышать. Меня же от надежды, застывшей в серо-голубых глазах на пол-лица, и вовсе разматывает. В носу подозрительно щиплет. В горле дерет, как от простуды. В грудной клетке происходит что-то странное.
Сердце с бешеной силой таранит ребра – словно вознамерилось выскочить наружу и свалиться прямо под ноги, на резиновый коврик.
– Никогда-никогда.
Выдержав небольшую паузу, я сипло повторяю за Митей и сгребаю его в охапку. Не выпускаю долго-долго, утыкаясь подбородком в макушку. И корю себя за сотни упущенных возможностей.
Вина кислотой разливается по венам. Отравляет идеальный момент. И одновременно выжигает на подкорке главное.
Ни за что от них не уйду. Даже если Кира гнать будет, не уйду. Буду ночевать на лестничной клетке, оббивать пороги и карабкаться черт знает на какой этаж с розой в зубах, лишь бы простила.
– Сын, я очень люблю вас с мамой.
Запнувшись, признаюсь негромко и, наконец, выпускаю Митю из объятий. Поправляю топорщащийся воротничок его рубашки. Отбиваю пятюню. Жду, пока медвежонок поравняется с высыпавшими на ступеньки одноклассниками, и с пробуксовкой стартую.
Для Мити это все исполняю, ведь пацаны обязательно посвистят умчавшейся Ауди вслед и закидают его восхищенными возгласами.
И, если от школы я удаляюсь умиротворенным, то на служебной парковке меня ждет неприятный сюрприз. Кирина Хонда, примостившаяся между серым Чероки и лимонной Маздой, полностью разрисована.
Лобовуха. Крыло. Багажник. Все.
Красная помада. Алая краска. Похабные надписи.
Они расплываются под натиском гнева и палят искрящие предохранители.
– Жанна!
В приемную не то что влетаю – вламываюсь. Разве что чудом не сдергиваю дверь с петель и хлопаю ей так, что громыхают подарки-побрякушки в шкафу
