– О боже! Ты пугаешь меня!
– Смотри!
Эрик пускает запись.
– Куда выбрасываешь осколки? – спрашивает Стрельников, наблюдая за руками сиделки.
На экране он выглядит расслабленным и спокойным, словно на автомате отдает рядовые приказы и выполняет привычную работу.
– В мусорку.
– Ты дура, что ли? – заводится с полуоборота Матвей.
Его спокойствие и расслабленность мгновенно исчезают, он краснеет от злости, нервно щелкает костяшками пальцев.
– А нельзя? – напуганная сиделка округляет глаза и приоткрывает рот. – Никто же не догадается. Я дроблю мелко-мелко ампулу, невозможно ничего разобрать.
– Блин! Что за тупицы меня окружают! – рявкает Матвей и испуганно оглядывается на дверь. – Дай сюда!
Если бы он прислушался к сиделке и позволил ей самой избавиться от улики, мы ничего не смогли бы доказать. Но Эрик, который наблюдает эту картину в режиме онлайн, мгновенно срывается с места и перехватывает Стрельникова у выхода из дома. Охранники, подоспевшие на помощь боссу, окружают Матвея. Он не успевает раздавить ампулу, которую засунул в карман, и выдает себя.
В ампуле оказалось, на первый взгляд, невинное лекарство, которое свободно продается в аптеках. Но в сочетании с препаратом для капельницы оно вызывало сердечный приступ, и чем больше дозировка, тем чаще и тяжелее были эти приступы.
Кроме того, в скромных бадах, обнаруженных Эриком в рабочем столе отца, тоже были опасные составляющие.
– Ужас, на что готовы пойти люди ради достижения своей цели! – качала головой Елена Ивановна, когда показывала нам лабораторный анализ. – Это доктор-урод медленно убивал вашего отца.
Ревизия, устроенная отцом Эрика, тоже выявила серьезные нарушения. Компания, с которой Наталья заключила долговременный договор, поставляла в клинику экспериментальные препараты. Только вип-пациентов лечили серьезно и вдумчиво. Обычным людям впаривались чудо-пилюли по баснословным ценам.
От больных с сильными побочными эффектами сразу избавлялись. Их выписывали домой или переводили на долечивание в другие стационары. Остальных наблюдали, данные заносили в карты и таблицы, анализировали и делали выводы. По сути, огромная клиника являлась одной большой лабораторией.
– Не понимаю, зачем это надо было Наташке? – беспрестанно спрашивал пораженный размахом преступления Эрик. – Богатая женщина, в средствах не нуждается, или денег много не бывает?
– Месть оскорбленной женщины, – предположил следователь и оказался прав.
Судебное разбирательство длилось до осени. Команда адвокатов, нанятая магнатом Соколовым, яростно защищала его дочь. Она предстала на суде как невинная жертва, одураченная жадным и недалеким любовником. Наталья отделалась условным заключением, зато Матвей оказался в тюрьме.
Вот так бумерангом вернулось к бывшему жениху все, что он сделал мне. Жалела ли я его? Да, жалела. Ни тюрьма, ни предательство не сделали меня бесчувственным человеком. Где-то в глубине души я хотела, чтобы приговор был мягче, общественный резонанс поменьше, но молчала, пока на пороге моего дома не появилась мать Матвея.
Она позвонила в калитку, а когда я открыла дверь, заголосила:
– За что ты так с нами? Мы к тебе со всей душой, а ты поступила как подлая скотина.
– Кто скотина? – теряюсь на секунду я. – Вы хотя бы понимаете, что говорите? Я его не заставляла калечить людей.
Из своих дворов на крик выскакивают соседи. Они кольцом окружают беснующуюся Алевтину и только качают головами. Тормоза визжат по асфальту. Возле дома останавливается машина Стрельниковых. Отец Матвея выскакивает из нее и бросается к нам.
– Аля, не позорь нас!
Он хватает жену и попытается утащить, но та вырывается, бьет его кулаком и снова кричит:
– Ты сучка! Убийца! Чтобы земля под тобой провалилась, и ты сгинула в ад!
От обиды слезы текут по щекам ручьем. Я всхлипываю, вытираю их рукавом, а потом не выдерживаю и говорю:
– Это ваш сын убийца. Это Матвей был тогда за рулем, он сбил на дороге девушку, он вышел из машины, чтобы посмотреть на повреждения, – и, снизив голос до шепота, добавляю: – Это он, дипломированный врач, оставил умирать под дождем раненого человека.
– Тебя посадили в тюрьму, полиции виднее! – заявляет она, нисколько не смущаясь. – Нечего валить все на Матюшу. Пригрел на груди змею подколодную.
– Эх, зря вы так! – я внезапно успокаиваюсь. Нет смысла тратить нервы и силы на такого человека, как эта женщина. – Я всего лишь прикрыла вашего сына собой, взяла вину на себя, и вместо благодарности получила нож в спину. Уходите, Алевтина Николаевна! Видеть вас не хочу!
После тяжелого разговора меня просто трясет. Никак не могу успокоиться. Сажусь в кухне, вскакиваю, бегу в комнату, возвращаюсь. Бесцельно смотрю в стену, потом мою посуду. Когда сильно расстраиваюсь, развиваю бурную деятельность.
Вот и сейчас вытаскиваю из морозилки сделанные с вечера котлеты. Они примерзли к тарелке. Я подцепляю их ножом и складываю в пакет. Одна котлета не хочет расставаться с посудой. Приходится надавить на нож. Он срывается и попадает острием прямо в просвет меду двумя пальцами.
Я смотрю на хлещущую ручьем кровь, но не чувствую боли. И в этот момент в дом врывается Эрик.
– Ариша, ты где? – кричит он. – Мне сосед позвонил, – он влетает в кухню, вскрикивает и сразу бросается ко мне. – Твою ж мать! Что ты делаешь?
– Н-не знаю… он сам… сорвался…
Эрик хватает полотенце, обматывает мою руку и тащит меня к выходу. В клинике мне зашивают рану. Мажор в ожидании измеряет шагами коридор и каждую секунду заглядывает в хирургический кабинет. Как только я показываюсь с перебинтованной рукой, хватает меня в охапку.
– Все в порядке, дорогая, успокойся, – он крепко прижимает меня к себе. – Я не отпущу тебя. Даже если я потеряю все, не отпущу тебя. Просто останься со мной. Пожалуйста.
Эпилог
Несмотря на сумасшедшую жизнь и постоянную нервотрепку, работа над осенней коллекцией шла полным ходом. Наряды получились интересные и по себестоимости недорогие, как раз то, чего добивался Эрик: развернуть производство лицом к массовому потребителю, создать собственный бренд.
Подруги по камере шуткой и прибауткой разряжали напряженную обстановку. На удивление, мне с ними было очень легко. Любимая тема разговоров – мои отношения с мажором. Заметив как-то, как я покраснела, занервничала и не знала, куда спрятать руки, когда Эрик вошел в кабинет с каким-то вопросом, Варя подмигивает Настасье и прицокивает языком:
– Э, девка! Да ты втюрилась в этого мажора!
– Ага, – поддерживает та подругу. – Чудны дела твои, Господи!
– Нет, что ты! – я испуганно машу руками. – Ни за что!
– Да-да, втюрилась, – веселится Настасья.
– Я даже не знаю, нравится ли он мне, просто былой ненависти уже нет.
– Хорошо, – Варя с видом знатока по-мужски садится на стул, широко расставив ноги. – Опиши его.
– Ну…
Неожиданно вспоминаю, как он подхватил меня за талию и усадил на стол, когда я разбила чашку. А еще до сих пор звучит в ушах стук его сердца, когда рыдала на его плече. И руку чувствую, которая поглаживала по голове и плечам.
– Давай-давай, – подбадривает меня Настасья.
– Эрик… добросердечный.
– О как! – приятельницы переглядываются. – Этот добросердечный и глазом не моргнул, когда сажал тебя в тюрьму.
– Он очень любил невесту, – тихо отвечаю им. – От горя каждый по-своему с ума сходит.
– Тогда, что ты чувствуешь, находясь рядом с ним? Сердце стучит, как сумасшедшее?
– Был один момент…
– Ой, божечки! – Варька вскакивает и хлопает в ладоши. – Ты покраснела.
– Он точно тебе нравится, – подтверждает рыжая Настасья.
– Эй, – Варька заговорщицки придвигается ко мне. – Если ты не уверена, почему бы тебе не попытаться потрогать его?
– Что? Спятила?
Я отшатываюсь и бросаюсь к двери: этот разговор уже переходит за рамки моих возможностей.
