Ведь время назад уж не вернешь,
Как бы я ни хотел.
И все же мне жаль, что самой лучшей
И достойной на свете
Счастье составить я не сумел!
* * *
Если б мо-о-о-г я,
Я бы все изменил.
Ах, если б я сумел,
Весь мир тебе б подарил!
Если ты уйдешь –
Жизнь моя пуста!
Прошу тебя, вернись!
Прошу тебя, поверь мне!
* * *
Если б знала ты-ы,
Как мне жаль, но это
Словами не передать.
Да и боль любви-и,
Что без отве-та-а,
Разговорами не унять.
Сотню раз скажу, как сожалею.
Я прошу тебя: не уходи!
Но своей мольбо-ю
Я не суме-ю-у
Стереть твоих слез… Прости!
Песня перестала звучать, а Катя еще долго сидела, не в силах уложить в своей голове все происходящее. Глаза ее были влажными, а сердце разрывалось на тысячу частей от столь откровенных признаний. Такого отчаянного порыва с его стороны она не ожидала! Она уже чуть было не убедила себя в том, что этот человек напрочь лишен способности чувствовать, как он нанес ей такой нокаутирующий удар! Девушка еще явственней ощутила в своей душе стыд за совершенную ею измену. Знал ли Крис об этом, когда писал эту песню? Возможно, если б знал, его чувства к ней были бы иными…
Так или иначе, сейчас она должна будет все ему рассказать и, таким образом, исправить очередную, совершенную ею два года назад ошибку. Она сделала над собой усилие и вышла из машины. Ноги не хотели ее слушаться, желудок скрутило от панического страха. Чего она больше боялась, той боли, что она намеревалась сейчас причинить, либо убийственного опустошения, неминуемо последующего за этим тяжелым разрывом? Скорее всего, ее переживания были равносильны. И от этого каждый шаг становился еще более мучительным.
Сейчас дом казался еще более пустынным и мрачным, чем обычно. Создавалось впечатление, что звуки навсегда покинули это место. Тишина была такой давящей, что ее можно было ощутить даже кожей. Катя подняла взгляд наверх и увидела, что дверь в спальню была приоткрыта. Паника сковала ее движения, но нужно было во что бы то ни стало превозмочь свою слабость. Каждая ступенька давалась ей с неимоверным трудом, а в душе с каждой секундой нарастало необъяснимое волнение.
Затаив дыхание, Катя открыла дверь и тут же замерла от ужаса. Взгляду ее открылась холодящая кровь картина: Крис сидел на полу, опираясь на коляску, а вокруг него были разбросаны упаковки от всевозможных лекарств, которыми еще вчера была набита его тумбочка. В руке его был зажат почти до дна осушенный стакан, рука с трудом удерживала его в полуопрокинутом состоянии. Глаза были затуманены и с каждым морганием закрывались все на дольше, было понятно, что он вот-вот отключится…
Кровь ударила Кате в мозг, руки похолодели и начали дрожать, сердце бешено заколотилось. При одной мысли, что он сейчас может умереть, что она заставила его покончить с собой, ее начало тошнить. Несмотря на то, что долгое время никому во Вселенной не было никакого дела до них и их горя, в этот момент ей показалось, что весь мир возненавидит ее за это ужасное преступление, и ей больше не будет места на этой планете. Она бросилась к нему, схватила его обеими руками за голову и закричала:
– Крис, зачем? Почему???
Бросив на нее последний взгляд невидящих глаз, он едва слышно произнес:
– Я не хочу жить без тебя…
– О, Боже!!! – зашлась в истерике Катерина, – Я убью тебя!!! Как ты мог?
Выкрикнув это, Катя сообразила, однако, что должна сделать все возможное, дабы его не убить. Руки тряслись от волнения. Она судорожно набрала номер службы спасения и, путая русские и английские слова, продиктовала адрес. Но, вернувшись в комнату, она с ужасом обнаружила, что Крис уже был без сознания. Жили они на самой окраине, и Катерину вдруг начало колотить от мысли, что скорая может не успеть…
Однажды в школе, расставляя на субботнике книги в библиотеке, Катя наткнулась на очень неприятный раздел в учебнике по неотложной медицинской помощи. Там описывалось, как промывать желудок пациенту, используя принцип сообщающихся сосудов. Этот способ назывался «зондированием». Описание было жутким, и именно поэтому Катя прочитала его до конца. Она помнила этот параграф и иллюстрирующую его картинку, будто видела ее вчера. В ее голове вдруг снова мелькнула мысль о том, что каждое происходящее с нами событие таит в себе скрытый смысл, и даже у самого, казалось бы, случайного эпизода, есть свое предназначение.
Тот метод был отвратительным и, если бы не все пережитое ею за последние месяцы, Катерину под дулом пистолета никто не заставил бы сделать это. Но после накопленных впечатлений от работы сиделкой, ее ничто уже не могло напугать. Не колеблясь ни секунды, она бросилась искать нераспечатанную капельницу и таз, а затем пулей понеслась на кухню, чтобы наполнить капельницу чистой водой…
Спустя пару минут от жестоких манипуляций Крис начал приходить в себя, задыхаться и нервно дергать руками и ногами. Но Катерина была непреклонной. Она сцепила зубы и, опершись о стену, изо всех имеющихся у нее сил, держала его руки за спиной. Капилляры лопались у нее на запястьях от перенапряжения, но она лишь со злостью процедила в ответ на очередную попытку вырваться из ее захвата:
– Терпи! Сам виноват!
Конечно, ее колотило. Колотило от страха, что на ней лежит ответственность за чужую жизнь, от созерцания его мучений, от жалости к самой себе из-за того, что она вынуждена переносить весь этот ужас… Но какой у нее был выбор? Слезы текли по ее щекам, голова кружилась от тотального обессиливания, но она продолжала удерживать его на этом свете, несмотря на то, что руки ее начинали неотвратимо неметь…
Когда, наконец, в дверь позвонили, сердце ее забилось тяжело и громко. Катя начала часто, прерывисто дышать и в итоге, не выдержав, разорвалась нервными рыданиями. Они появились, люди, приехавшие помочь! Она больше не была одна наедине со своим паническим страхом и отчаянием! Она бросилась их обнимать, не прекращая биться в истерике, после чего врачи поняли, что ей самой нужна психологическая помощь.
Когда они вошли в спальню, удивлению их не было предела.
– Вы доктор? – поинтересовались они, вкалывая пациенту какие-то препараты.
– Я окончила курсы сиделок… – бессвязно пробормотала Катерина.
– Вы там этому научились?
– Нет, это как-то само собой пришло в голову…
– Не может быть! – продолжали восклицать парамедики.
Они суетились, кто-то из них дал Кате выпить успокоительного, но она и так уже успокоилась. Осознание того, что Крис выжил, что она сделала все правильно, да и само успокаивающее воркование людей вокруг, людей, на коих можно было, наконец, переложить ответственность, которая такое долгое время лежала только на ней, уже сделали свое дело. Ее дыхание пришло в норму, сердце заполнилось счастливым спокойствием, и пока Криса грузили на носилки и относили в машину «скорой помощи», Катерина, не в силах больше находиться в этом доме, воспользовалась моментом, чтобы выбраться под нежные, успокаивающие лучи летнего солнца.