Он открывает для меня дверцу машины, потом не торопясь пристёгивает меня.
– Это действительно классно, что ты согласилась навестить нашу бабулю, – говорит он.
– Что здесь такого. У тебя отличная бабушка.
В дороге мы переговариваемся изредка. Никакой неловкости от произошедшего между нами, как ни странно, нет. Мне легко с Андреем. Мы говорим о том, какой большой уже стал Владька, Андрей рассказывает, как он боялся уронить Владьку на крестинах. И какой Владька был крошечный тогда.
И ещё говорит, что очень удивился, что крёстной Владьки была не я, а Сабина. Ещё рассказывает, что их с Анжелой бабуля в прошлом, оказывается, была балериной и даже танцевала в Большом театре, правда, не в основном составе. Ого! Ничего себе, прабабушка у Алёнки! Меня приводит в восторг это известие.
Но Андрей говорит, что танцевала бабуля недолго, так как случился Эдуард Андреевич. И бабушка Изабелла, ни секунды не раздумывая, поставила жирный крест на своей карьере, как она любит рассказывать. Когда же её сын подрос, бабушка Изабелла нашла себя в преподавательской деятельности.
– Разве бабуля не рассказывала тебе о своём балетном прошлом? – улыбаясь на моё искреннее восхищение, спрашивает Андрей. – Не успела просто. Подожди, ты ещё наслушаешься рассказов о знаменитом бабулином прошлом. Мы ведь съездим к ней как-нибудь ещё?
Меня застаёт врасплох вопрос Андрея. Мы… Я и он? Как это…
– Если ты не против, конечно, – продолжает он. – Если ты возьмёшь с собой свою дочку, то счастью бабули вообще не будет предела. Она обожает малышей. Ну, ты же знаешь, старый да малый…
Я настраиваюсь, готовлюсь, собираюсь с духом попросить Андрея остановить машину и сказать ему про Алёнку, но почему-то не могу подобрать слов. Хотя времени остаётся совсем мало, мы уже подъезжаем к нашему городку. Я отмечаю, что едем мы совсем не быстро. Наверное, это потому, что при большой скорости не очень поговоришь.
Около моего дома Андрей открывает дверцу машины для меня и подаёт мне руку. И задерживает мою ладонь в своей руке намного дольше, чем нужно. Я наконец решаюсь, облизываю вмиг пересохшие губы, собираясь начать говорить, но опять сбиваюсь от взгляда Андрея, прикованного к моим губам. Но нет, нужно всё-таки, Марианна, раз уж решила…
– Знаешь, Марианна, – тихо говорит мне вдруг Андрей, – мне жаль… – я замираю. Что? Что ему жаль? Что я не люблю его?
– Что твоя дочка не моя, – глядя мне в глаза, произносит он.
Небо, яркое весеннее ликующее небо, вдруг обрушилось на меня! И поглотило все звуки. Я слышу лишь его дыхание. Ведь он стоит так близко от меня. И отходить не торопится. Нужно сказать ему прямо сейчас. Говори же, не стой как придорожный столб, Марианна!
– Марианна, ты краску-то для оградок брать будешь? – я вздрагиваю.
Когда только к нам успела подойти Вероника Тарасовна, наша соседка со второго этажа? Вероника Тарасовна, как всегда, со своей объёмистой коричневой сумкой на колёсиках. В сумке что-то позвякивает.
– В хозяйственный краску завезли голубую. Вы же голубой оградки-то красите? – Вероника Тарасовна между делом сканирует Андрея острым проницательным глазом старейшего работника вневедомственной охраны.
– Голубой… Только у нас с прошлого года ещё осталась…
– А, ну ладно… А то взяла бы про запас, пока не подорожала-то…
– Пойдёмте, Вероника Тарасовна, я Вам помогу сумку по ступенькам донести, – предлагаю я, поскольку старушка, похоже, и не думает идти по своим делам. Ну, старый человек, ей всё интересно, что ж поделаешь.
– Я помогу Вам, – Андрей мягко берёт из старушкиных рук сумку, банки мелодично звякают друг о друга.
– Да ты бы, милок, помог бы лучше вон Марианне оградки-то покрасить, а то прошлые года они с матерью вдвоём ездили, а теперь-то дитё, дитё-то на кладбище не потащишь…
Вообще-то нас с мамой всякий раз возил дядя Миша. И Вероника Тарасовна об этом прекрасно знает…
глава 77
Марианна
– Доча, может, всё же дядю Мишу дождёшься? – мама с Алёнкой на руках стоит в коридоре, провожая меня.
– Не, мам, вдруг он задержится в своей командировке, а ближе к Пасхе и в автобус не влезть, сама знаешь. Я уж лучше сейчас. Доеду потихоньку, всё сделаю там спокойно, чего такого…
Я последний раз проверяю, всё ли взяла для приведения в порядок наших могилок. Прокручиваю в голове порядок действий. Сначала к бабушке с дедулей, а потом к папе. Помою памятники, уберу мусор, подкрашу оградки. Ну да, к сожалению, мне нужно на кладбище, что поделать. Не у всех живы дорогие люди.
Нагруженная под завязку, выхожу из дома. Потеплело, и наши местные бабушки греются на солнышке, расположившись на лавочке около подъезда.
– На кладбище собралась, Марианна? – интересуется Мария Петровна из второго подъезда, глядя на мой рабочий прикид и объёмистый позвякивающий банками с краской рюкзак.
– Метёлку-то взяла? А то я оставила раз у деда-то своего, так стащили, ироды!
– Говорят, расписание автобуса-то поменяли опять, ты гляди, не прозевай обратно-то.
– Всё меняют и меняют. Бензин всё экономят, прощелыги.
– А денежки-то себе в карман! Прокофьевна говорила намедни, уже и венки с могилок-то стащат, а потом продают по второму разу!
– Да это всегда было, Тарасовна! Ты с Луны свалилась, что ль? И цветы по лету-то люди оставят, а их продают потом, прямо у ворот!
– А чтой-то ты своим ходом-то, Марианн?
– Так дядь Миша в командировке, Вероника Тарасовна.
– Что жа, окромя Мишки и подвезти некому?
– Ты бы похитрее была б, Марианна! Попросила бы кого. Сейчас машины-то, почитай, у всех, не то, что в старые времена…
– Ну, я пойду, а то на автобус опоздаю… До свиданья.
– Ступай, ступай… Хорошей тебе дорожки…
– Ох, хорошая же девка. Что ж не везёт-то ей…
– Разборчивая больно. Сашка-то, Родионовны внук, совсем ведь извёлся парень. И на ребёнка, незнамо от кого, не смотрит, всё ходит около ней кругами-то. Кого ей надо-то? И дитю отец был бы. Парень неплохой, в армии отслужил.
– Кого надо… Подвозил тут давеча один. Раскрасавец. Выглядывал он ещё тогда у нашего дома чтой-то. Когда ещё снег-то лежал… Не припомнишь, Петровна?
– Батюшки! Да как же не припомнить-то! Помню, а как же! Да он её-то и выглядывал! Раз подвозил-то! А мы-то с тобой, дуры старые, спугнули жениха-то, Тарасовна!
– Да спугнёшь такого, как жа! Но так уважительный вроде парень-то оказался. Сумку мою прямо до двери донёс. И дверь подъездную придержал, проходите, мол.
– А код он наш не подглядел, Тарасовна?
– Код я прикрывала от него. Мы его не знаем. На испытательном сроке пущай побудет.
– Хи-хи. Мы ещё подумаем, отдавать ему Марианнку-то нашу...
– Молодёжь в церкви нынче венчаться стала… Мода у них нынче пошла… Хорошо как… Красиво…
– Сейчас хорошо… Можно… В наше-то время иди, попробуй, повенчайся…
– Даа… Из комсомола на выход моментально… И с работы могли…
– С моей бы точно. Завод режимный... И деду моему бы сразу, – партбилет на стол и до свиданья, дорогой товарищ. А сейчас что… И комсомола давно нету. Молодёжь и не знает, что это такое-то…
– Мама моя покойница всё плакала, что я с Гришкой моим невенчанная жила. Мама моя эти бумажки из ЗАГCа не признавала…
– Ну, чего ж делать-то было. Зато сейчас, венчайся не хочу.
– И то, нам грех жаловаться, Тарасовна. У нас хоть дети крещёные. Мама моя рассказывала, в тридцать шестом у них в деревне церковь закрыли, попа посадили и хоть плачь. Как дитё крестить-то? Некрещёные и ходили… А в церкви склад сделали…
– Склад сделали, скажи спасибо, хоть не разрушили. У моего деда дядька работал на бульдозере в те времена. Так им приказ раз выдали: церковь разрушить. А куды ему деваться-то было? Так и рушил. Потом всю жизнь свой грех-то замаливал…
– Даа… Прости и сохрани… Ладно, Петровна, сериал-то наш уже начался, поди. Заболтались мы с тобой…
– Пора, Тарасовна, время пришло. Расходимся... Выйдешь вечером?
