— Катенька! — всплеснула руками Нина Георгиевна, взволнованно вытерла руки о передник. Рядом, в приступе невероятной собачьей радости, норовя лизнуть гостей в нос, крутился и подпрыгивал Кельвин. — Вадик, ты почему не поможешь девушке раздеться! Здесь тапочки… — суетливо согнулась она к тумбочке с обувью, однако собака ее опередила и принялась один за другим вытаскивать щлепанцы всех мастей и размеров. — Кельвин, не мешай! Фу! — прикрикнула она на него, присела на банкетку и приложила пальцы к вискам. — Ой, да что это я… Совсем разволновалась…
— Мама!
— Нина Георгиевна! — бросились к ней Катя с Вадимом. — Вам плохо?
— Хорошо! Вы себе даже не представляете, как мне хорошо! — отмахнувшись, вытерла она выступившую на глазах слезу. — Это я от радости.
— Значит, так, — спрятав в шкаф верхнюю одежду, взял под контроль ситуацию Вадим. — Ты, Катя, разбери, пожалуйста, пакеты, а я займусь мамой. Не хватало еще, чтобы с ней на радостях гипертонический криз случился.
Кельвин уже вовсю изучал содержимое брошенных на полу пакетов. Прислушиваясь к тому, что творится в соседней комнате, Катя перенесла на кухню те, где были продукты, и осмотрелась: в духовке что-то запекалось, на плите варилось, на столе, судя по продуктам, все было приготовлено для нарезки салата оливье. Отнюдь не диетического, зато традиционного.
— Ну что, Кельвин? — обратилась она к запрыгнувшему на табуретку пуделю. — Вроде как неудобно без спросу хозяйничать, надо бы получить ЦУ и разрешение. Ты, как хозяин, не возражаешь?
— Тяв! — подал голос пес, крутнулся на табуретке вокруг своей оси, снова сел, вскочил, сделал стойку, не удержавшись, спрыгнул и опять заскочил на табурет.
— Вот и славно, — рассмеялась Катя. — Ну, что там? — с беспокойством обернулась она, услышав скрип двери за спиной.
— Терпимо. Но укол я на всякий случай сделал, — успокоил Вадим. — Вот, обуйся, а то мама переживает, — вытащил он из целлофанового пакета новенькие комнатные шлепанцы. — Оказывается, утром, как только я сообщил, что с тобой приеду, она умудрилась вместе с Кельвином сбегать в ближайший магазин и купить их специально для тебя, — улыбнулся он. — Теперь волнуется, понравятся ли.
— Ой, и зачем было себя утруждать? — покраснела Катя, сунула ноги в шлепанцы и сделала несколько шагов. — Ну как такое может не понравиться? Одно отношение чего стоит. Мистика какая-то: сначала я тебе шлепанцы подарила, теперь мне — твоя мама, — растерянно взглянула она на Вадима. — Традиция это теперь, что ли? Надо ее поблагодарить… Я могу к ней заглянуть?
— Еще как можешь, она ждет. Сама рвалась на кухню, да я не пустил. Пусть немного полежит. Н-да… — глянул он на стол, затем на плиту. — Судя по всему, приготовлением праздничного ужина придется заняться нам с тобой.
— Кельвин тоже готов помочь! — шутливо заметила она. — Кельвин, ты как насчет ужина?
Пес лишь одобрительно взвизгнул.
Как повелось со времен Союза, за стол решили сесть ровно в десять вечера. Общими усилиями управились даже раньше. Заканчивая сервировку стола, Вадим в который раз за день отправил Катю переодеваться.
— Какая красота у вас получилась! — восторженно оценила стол Нина Георгиевна. — И как давно за этим столом не встречали Новый год втроем, — с теплотой посмотрела на сына.
— Вчетвером, — поправил ее тот, глянув на запрыгнувшего на стул Кельвина.
— Неужели дождалась? Был бы жив отец, как бы он был счастлив! — продолжила хозяйка и перевела взгляд на портрет, стоявший за стеклом секции.
— Ма-ма-ма! Ну-ка прекрати! — предупреждающе поднял руки Вадим, обнял ее за плечи и, улыбнувшись, шепнул: — И не гони лошадей, а?.. Кать, ну где ты там застряла? Очень кушать хочется! — прокричал он в открытую дверь гостиной.
— Иду, иду! — тут же появилась она в красивом вечернем наряде. Заколотые на макушке светлые волосы как нельзя лучше подчеркивали нежную шею, ровный овал лица. — Ну как? Я не очень тут вырядилась? — смущенно поправила она бретельку на плече и опустила ресницы. — Это Вадим настоял на платье…
— Жуть как люблю открытую женскую спину! — поддакнул тот.
— Да ну тебя… — окончательно смутилась она. — Нина Георгиевна, — словно попросила она защиты у улыбающейся женщины, — как вам? Не очень откровенно?
— Девочка моя, да вы просто красавица! Ах, с каким удовольствием я носила бы подобное платье в вашем возрасте! — продолжая любоваться гостьей, заметила хозяйка. — Но тогда и в помине не было ни таких фасонов, ни таких тканей… Правда, мужчины, способные ценить женскую красоту, находились всегда! Как приятно, что у моего сына наконец-то обнаружился хороший вкус! — она игриво погрозила пальчиком в его сторону. — Наконец-то женская составляющая в этой семье оказалась доминирующей! Так что держись теперь у меня! То есть у нас, — заговорщицки подмигнула она Кате.
— Как это в большинстве? — не согласился Вадим. — Кельвин, голос!
Пес радостно тявкнул, соскочил со стула, запрыгнул снова и преданно посмотрел на Вадима.
— Молодец! Уважаю! Дай лапу!
Вложив лапу в мужскую ладонь, Кельвин лизнул его в нос, тут же спрыгнул на пол и под громкий смех сделал стойку перед хозяйкой.
— Ах ты подлиза! Хороший, хороший мальчик, — потрепала она его за ухом. — А теперь пора провожать старый год! Я безмерно ему благодарна, — первой подняла бокал Нина Георгиевна…
— …Какая милая у тебя мама, — не удержалась Катя, когда в четвертом часу первого дня Нового года они покинули квартиру на улице Пулихова и прямо через парк Горького пешком направились в сторону Сторожевки.
— Те же слова в твой адрес я слышал минут пятнадцать назад, — улыбнулся он и добавил: — Впервые в жизни мама при мне кого-то нахваливала. И не один раз. А ведь знает, что я терпеть этого не могу!
— Чего не можешь терпеть?
— Всяческих попыток сватовства. А здесь даже приятно стало, что наши мнения совпали. А сколько нового я о себе сегодня услышал? Начиная с пеленок! — рассмеялся он. — Тебе не холодно? — вдруг преградил он ей дорогу, заботливо поправил меховой капюшон и потуже затянул шарф. — Можно тормознуть машину.
— Нет, не холодно! Разве может быть холодно в такой шубе? Я с удовольствием прогуляюсь в новогоднюю ночь по праздничному городу, а уж тем более по парку.
— Отец с матерью любили этот парк, у них с ним была связана особая история. Хочешь, я покажу тебе аллею, где он сделал маме предложение?
— Ух ты, как романтично! Конечно, хочу! А ты помнишь, когда в последний раз гулял в Новогоднюю ночь?
— Не помню. Но у нас было принято прогуляться после ужина. Отец твердил, что нет ничего хуже полного желудка перед сном. И выпроваживал на улицу всех, до последнего гостя, хотели они того или нет.
