Я узнаю это кольцо из тысячи, из миллиона. Сама надевала, сама тысячу раз крутила его на пальце мужа, засыпая под боком.
– Что с ним? – всхлипываю я, стараясь держаться вдалеке.
– Ваш супруг пострадал при взрыве на объекте. Правая нога сильно пострадала и нам не удалось её сохранить. Есть ещё ряд травм, но они не представляют угрозы для жизни. Вашего мужа ввели в искусственную кому, чтобы снизить риски болевого шока, – врач начинает сыпать терминами непонятными мне, что-то объяснять, но я не могу его слушать из-за шума в ушах.
Он настаёт сразу же, как только услышав слова врача о ноге, смотрю на ноги мужа. Не могу и не хочу верить, что с ним такое могло случиться.
Как?
За что?
– Пойдёмте, – тянет меня за руку следователь и я иду.
Не могу соображать. Всё дрожит внутри и снаружи, а оказывается, это меня трясёт как Каштанку на помойке.
Снова я оказываюсь в машине следователя. Не понимаю как, не помню, как села даже. В голове лишь вопрос, как же Платон будет без ноги?
– То, что случилось с вашим мужем дело рук Белова. Сейчас я отвезу вас в отдел и там состоится ваша с ним встреча. Вы меня слышите?
– Зачем? – спрашиваю кивнув.
– Белов хотел подставить вашего мужа и похитил прокурора Левашова, понял, что у него ничего не вышло, начал конкретно чудить, а может, так и было изначально задумано. Он нанял человека, который повредил на строящемся объекте оборудование, из-за чего прогремел взрыв. Ваш муж и ещё несколько человек пострадали. У исполнителя проснулась совесть, он явился в полицию и дал показания вследствие чего Белов был задержан уже сегодня ночью. Сначала он отрицал свою причастность, но потом, узнав, что Маркелов жив и практически цел, во всём сознался.
– Кошмар какой-то, – выдыхаю я, потирая лицо ладонями.
Страшно слышать это всё, но от мысли, что Белов задержан всё же легче.
– Ульяна Сергеевна, он требует встречи с вами, иначе не скажет, где удерживают Левашова. Вы готовы? Я не могу ждать. Вы должны нам помочь! – не просит, а уже требует Никоноров, и я часто киваю, соглашаясь.
Ещё не понимаю на что соглашаюсь, но знаю, что должна. Ведь на месте этого Левашова мог быть кто угодно и мой муж в том же числе.
– Его посадят?
– За попытку убийства ему уже грозит тринадцать лет, – успокаивает меня Никоноров.
Но моё спокойствие длится не так долго, как хотелось бы. Что эти тринадцать лет? Двенадцать пролетели как один миг и Белов до нас добрался со своей больной местью.
36
На проходной МВД, куда меня привозит Никоноров, мне выписывают пропуск. Очень долго, а каждая минута ожидания сводит с ума. Я ещё не разговаривала с Беловым, но дико этого хочу. Не ради мести или чтобы вцепиться в его слепые глазёнки.
Я просто хочу скорей вернуться домой к детям. Только они способны сдерживать меня от накатывающего чувства безысходности и не дать мне впасть в отчаяние.
– Ульяна Сергеевна, пойдёмте, нам сюда, – Никоноров сам забирает мои документы, как только я расписываюсь где нужно.
Следователь ведёт меня по длинному коридору держа под руку и только мы заходим в один из кабинетов, как он начинает свой инструктаж:
– Вы должны будете со всем соглашаться. Ведите себя так, словно понимаете его, вам важно подвести его к тому, чтобы он сказал, где Левашов.
– Я? Я не смогу, – начинаю судорожно скручивать ручку сумки.
И лишь здесь и сейчас до меня доходит, что я должна буду встречаться с Беловым, но я не могу. Не могу его ни видеть, ни слышать!
– Успокойтесь. Понимаю, что сложно, но от ваших стараний зависит жизнь других людей, – уламывает меня следователь, но я стою на своём.
– Пожалуйста, отпустите меня, – умоляю я, поднимая на следователя затравленный взгляд.
Никоноров вздыхает тяжело и поджимает губы.
– Ждите меня здесь. Вот, выпейте воды, – Никоноров усаживает меня на стул и наливает в стакан воды так, что проливает много.
Пока я залпом выпиваю воду и уже сама наливаю из кувшина ещё, в кабинет возвращается следователь с группой поддержки в виде статной женщины в форме. Она минуту молча сканирует меня взглядом и обращается к Никонорову:
– Она нам всё завалит. Ты посмотри на неё, обнять и плакать! Не тянет она на женщину, жаждущую связать свою жизнь с больным на голову обвиняемым, которому грозит пятнашка. Даже если она это всё промямлит, он ей не поверит!
– Ну, убеди её как-то, ты же женщина!
– Вот именно, что не волшебница!
– И что делать? Марина, пятые сутки уже пошли, а человек без воды столько не проживёт.
– А с чего ты взял, что он там без воды?
– А с чего ты взяла, что он там с водой?
Перепалка резко прерывается. Женщина в форме явно что-то сообразила и склоняется надо мной, сидящей на стуле в ступоре.
– Слушай, а давай мы её выставим, типа это она всё. Обвиним её якобы в похищении Левашова, а что? Он против её мужа проверку вёл, выгода налицо. Белов явно не хотел её подставлять, выдаст явки и пароли.
– Да, давайте, я согласна. Давайте побыстрее, у меня дома дети одни, – умоляю я, хватаюсь за эту идею как за шанс не прикидываться полной дурой.
Всё что угодно, только бы Белов даже на секунду не решил, что я буду с ним.
– Ну-у... – тянет Никоноров.
– Давай! Садись, протокол пиши, я пойду скажу, чтобы вели этого упыря, – радостная сотрудница следствия выходит из кабинета.
Упырь...
Так Платон называл Белова и он был и есть прав.
Меня и без того трясущуюся от волнений и страхов передёргивает от воспоминаний, что я сама когда-то жила и даже любила этого упыря.
Время ожидания тянется как очень хорошая жвачка, даже нет, не так. Оно как детский слайм. Тяни, складывай, снова тяни. Можно присыпать блёстками, но смысл не поменяется. Для меня здесь и сейчас этими блёстками стало желание вернуться домой.
– Руки ваши можно? – спрашивает Никоноров, и я поднимаю на него свой измученный взгляд.
В его руках блестят раскрытые для меня наручники. Горько усмехаюсь, следователь добился своего.
– Ну вы... Вы же их снимите потом? – уточняю я, поднимая руки запястьями вверх.
Раздаётся неприятный треск, метал тяжело повисает на моих руках. Я не спешу опустить их на колени, они просто валятся сами. Сил нет и от этого мне плохо. Я ведь понимаю, может быть, ещё не до конца осознаю масштаб, но понимаю на все сто процентов, что силы мне ой как нужны.
– Конечно, и ни слова больше. Помните, вы, Ульяна Сергеевна, типа подозреваемая. Просто отвечайте на мои вопросы, что в голову взбредёт, либо отрицайте. Я буду сыпать в ваш адрес уликами, вы отрицайте, и всё. Ревите! Бейтесь за себя, но про мужа ни слова. Надеюсь, это поможет и Белов поплывёт.
Вздохнув, Никоноров садится за стол. Мы ещё около пяти минут сидим в кабинете, прислушиваемся к гулким шагам по коридору. Я вздрагиваю, когда дверь распахивается и двое мужчин вводят в кабинет Белова.
Одного взгляда на него, идущего сгорбившегося и улыбающегося, мне хватает, чтобы понять. Белов мягко сказать нездоров.
Никоноров покашливает, привлекая моё внимание и суровым взглядом напоминает, что я должна плакать, а не глазеть на Белова с открытым от удивления ртом.
Мысль про то, что муж у меня в реанимации и не совсем целый, ногу-то ему отрезали... Только представляю, что ему придётся пережить и с чем смириться, а всё из-за кого?! По моим щекам тут же начинают бежать горячие слёзы, а глубокий вдох похож больше на всхлип.
– Ребята, за дверью подождите, – просит Никоноров, когда Белова усаживают за свободный стол, почти напротив меня, только я сижу боком.
Ощущаю на себе этот звериный взгляд и снова наполняюсь жалостью к мужу. Чувство вины ещё только догоняет, слабое по силе, но уже есть. Зародилось во мне и набирает вес. Всё это из-за меня с ним случилось. Ведь если бы ни я, Белову бы не было до Платона никакого дела.
