они мутят воду. Пока тебя не было, не покидало ощущение новой подставы.
─ А когда они не пытались-то?
Последний раз мы с ней чуть на уроке не сцепились, потому что она решила, что нужно внести изменения в уже отрепетированную программу и танцевать «сексуальнее». Тренер, к счастью, вмешалась, сказав, где она может так танцевать, но я всё равно не питала иллюзий, что эта девчонка когда-нибудь успокоится…
─ Народ! ─ На сцену, подсвеченную софитами, выходит Абрамов, и все шумы вокруг замолкают. ─ Прошу минутку вашего внимания!
Я думала, он больше не появится, а тут вон, вполне себе здоровым выглядит. Надеюсь, он перестал пить, потому что это дорожка никогда и никого до добра не доводит, и как бы я к нему ни относилась, такого не желала.
─ Поздравляю вас с окончанием первой четверти – мы это сделали! ─ Народ поддерживает его воплями, и он продолжает. ─ Хочу, чтобы сейчас вы изо всех сил поприветствовали нашего специального гостя. Он впервые решил выйти в люди, и я до сих пор не верю, как мне повезло, что он пришёл именно ко мне!
Свет ненадолго гаснет, погружая зал во тьму, заставляя меня пережить мини-инфаркт, но вот он снова загорается только на сцене, высвечивая мужскую фигуру. И когда гостя становится видно отчётливо, замирают все, включая меня. Я никогда не слышала, чтобы в толпе возникала вот такая густая тишина, где даже вздох разбил бы стекло, но люди реально просто дышать перестают при виде их героя.
─ Why so serious, guys? ─ звучит раскатом грома, и все начинают постепенно отмирать.
Он одет, как король гоблинов из «Лабиринта» в сцене с балом – того самого детского мюзикла с ныне покойным Дэвидом Боуи. Широкоплечий, высокий и стройный. У него маска, скрывающая половину лица, на второй половине – привычный грим, а волосы выкрашены в стиле Джокера, но и все тут же начинают визжать, наконец-то признав его. А потом вдруг начинается вступление знакомой песни, и моё сердце замирает от неверия, чтобы после забиться, как в последний раз.
─ As such a sad love
Любовь так грустна...
Deep in your eyes, a kind of pale jewel
Глубоко в твоих глазах словно мерцает бледный драгоценный камень.
Open and closed within your eyes
Ты смотришь на меня, но не видишь,
I'll place the sky within your eyes
Я подарю тебе небо, и оно утонет в твоих глазах...
И когда он под лучом света медленно спускается, направляясь прямиком ко мне, глядя точно на меня, застывшую на месте, я не могу считать это реальностью.
И если это просто сон, пожалуйста, пусть он продлится ещё чуть-чуть.
Глава 30
Ян
Она так жадно рассматривает моё лицо под гримом, будто пытается разглядеть кого-то, но я знаю, что это невозможно. Меня нельзя узнать, и я задолбал Самойлову этим вопросом, пока она помогала мне.
Всё это долбаное время.
Но по большому счёту мне насрать, если хоть кто-то из этой безликой толпы поймёт, кто перед ними. Мне страшно, если вот эта, за пару дней исхудавшая, большеглазая кукла вдруг догадается о моей личности.
И всё равно сердце люто молотится о рёбра, когда она так близко.
Не могу поверить, что решился на это из-за неё. Я никому не планировал показывать Джокера ещё долго, а может, и вообще никогда, я не был к этому готов от слова «совсем», но одно её сообщение, одно моё дурацкое предчувствие, что с ней происходит какая-то феерическая жопа, и вот я здесь.
Она та, кто заставил Джокера выйти к людям, оживила его, так что сама виновата…
Эту песню половина присутствующих даже никогда не слышала, не зная о существовании такого культового исполнителя, и это охрененно, потому что с Мишей мы можем разделить момент. Я даже начинаю верить в магию. Смотрю только на неё и пою только для неё, не обращая внимания на девчачьи визги вокруг.
А потом втягиваю её в танец, и кровь превращается в кипящую лаву.
Каждое моё прикосновение, как к хрупкой фарфоровой статуэтке, которую можно в любой момент случайно расхерачить, но мне страшно, что она поймёт.
И всё равно веду.
Осторожно, на каком-то интуитивном уровне боясь сжать её чуть крепче, даже если все мысли только об этом.
Хочу быть ещё ближе, но итак уже нарушил все границы. Я несколько дней думал о нас, пока готовил всё это представление, и понял, что делаю это только для того, чтобы она на меня просто посмотрела. Увидела своего любимого шута.
Взглянула без долбаной ненависти или дурацкого сожаления, ведь я знал, что там, глубоко под кожей Миша мечтает заполучить меня так же сильно, как я хочу её. Просто боится расстраивать мать или хер, знает, чего ещё опасается, а мне уже насрать. Я для себя ещё в ту ночь после её дня рождения осознал, что мне уже не соскочить. Ненавижу наркоту, но эти дозы нужны мне, чтобы жить.
Я сдохну, если снова не поцелую…
Время нашего танца стремительно заканчивается, и как бы я ни хотел похитить сейчас своего маленького монстра, чтобы продолжить, не могу себе этого позволить. Музыка добирается до своего закономерного финала, и в бездонных глазах я вижу то же разочарование, что испытываю сам.
Целую подрагивающие пальцы под ультразвук, обрушившийся на нас, в последний раз смотрю на Мишу, размышляя, сколько «друзей» у неё появится в сети после этого вечера, и заскакиваю обратно на сцену, к обезумевшему народу. Эйфория в крови звенит на все лады, но больше от того, что удалось остаться неузнанным, и лёгкая паника сменяется чувством победы. Я, блять, сделал это!
Даю отмашку парням, которые тоже скрывают внешность за гримом, и начинается исполнение моей, отчего-то слишком понравившейся всем песни, как нельзя кстати пришедшейся ко двору сегодня.
Полумрак в зале тут же расцвечивается зловещими алыми пятнами, и толпа будто знает, что я для них приготовил. Потому что едва я только беру гитару, все орут, как потерпевшие, а я всё равно выглядываю среди них только одну девчонку, застывшую среди них белым пятном.
─ Ненасытный ворон, в моих венах голод…
Этой ночью будет страшный суд.
Вновь зовёт дорога, и решают боги,
Кого с собой сегодня заберут.
Пою для всех, но смотрю на Мишу. Она как будто до сих пор не верит, что мы встретились, только и мне всё кажется каким-то нереальным. Хочется треснуть себя
