— Наверное, ты просто боишься встретиться с ним, — продолжала Джинни. — Боишься, что плюнешь ему в глаза, хотя он заслуживает именно этого. Ты говоришь, будто тебе известно кое-что о страдании. По-моему, ты не знаешь и азов. Нельзя понять, что такое страдание, пока не начнешь страдать. Пока страдание не вывернет тебя наизнанку.
— Полагаю, я достаточно выстрадала в жизни.
— Я тоже так думала, пока Джейк не умер. — Голос Джинни дрогнул. — Можешь считать, что Мора — твое оправдание, если тебе угодно, но не обманывай хотя бы себя.
Вздохнув, Джесс взглянула на подругу. Наверное, Джинни права. Страх перед новым страданием заставляет ее бежать.
— Дорогая моя, — начала Джинни, поднимаясь, — не выяснив все до конца, ты будешь мучиться всю оставшуюся жизнь. И раскаиваться. Впрочем, решай сама. Я прогуляюсь в город, куплю сувениры и пораскину мозгами, как убедить мою дочь не давать подонку-пасынку ни одного гребаного цента. — Подойдя к двери, она остановилась. — Джесс, подумай над моими словами. Невозможно избежать страданий. Но пока мы живы, нам надо бороться за счастье.
Она почувствовала необходимость позвонить Море. После прибытия в Вайнард Джесс еще ни разу не связалась с детьми, хотя привыкла регулярно разговаривать с ними по телефону ради того, чтобы услышать их голоса и убедиться, что с ними все в порядке. Звонок не вызовет подозрений у Моры; она не подумает, будто мать звонит лишь потому, что решила вернуться к прежней жизни, осознав нелепость поисков другой дочери.
Сейчас она услышит голос Моры и успокоится.
Но вначале Джесс позвонила в мастерскую. Карло сказал, что дела идут хорошо и ей незачем торопиться с приездом. Нажав на рычаг, она набрала другой номер.
К телефону подошел Тревис.
— Привет, родной, — сказала Джесс и вздрогнула: ведь именно так обратилась Мелани к Саре.
— Привет, мама. Как у тебя дела? Развлекаешься?
— Да, солнышко. Тут, в Вайнарде, просто здорово. А что у вас? Как Мора?
— У нас все нормально. Я работаю как вол. Похоже, быть садовником мне не хочется. Уж больно тяжело.
Джесс рассмеялась:
— Ну, трудностей ты никогда не боялся.
Из всех детей один Тревис не относился к материальному благополучию как к чему-то само собой разумеющемуся.
— Мне еще не приходилось таскать столько бревен. Когда ты приедешь?
— Пока не знаю.
— Ладно, отдыхай. Моры постоянно нет дома, так что я понемногу учусь готовить.
Джесс живо представила, как неуклюжий юноша хлопочет на кухне.
— И что же ты готовишь?
— Курицу.
— Вымой ее как следует.
Тревис жалобно застонал;
— Конечно, я же не дебил.
Джесс снова засмеялась:
— Мора дома?
— Не знаю. Сейчас посмотрю.
Джесс не успела остановить его — он закричал:
— Эй, Мора! Мама звонит!
Джесс перевела дыхание. Надо взять себя в руки, чтобы голос не выдал ее и Мора ни о чем не догадалась.
— Мора! — вновь прокричал Тревис.
Шли секунды. Должно быть, ее нет дома.
В трубке что-то щелкнуло.
— Мама? — спросила Мора.
— Да, родная, это я. Звоню просто так.
— Где ты?
Джесс быстро оглядела комнату, словно забыла, где находится.
— Еще здесь, в Вайнарде.
— А-а. А подруга с тобой?
— Джинни? Да. Нам хорошо вдвоем.
— Ага. — Мора помолчала. — Мама, что ты там делаешь?
— Я же тебе сказала: Джинни недавно похоронила мужа, и я стараюсь ее поддержать.
— Ты нашла ребенка?
Вопрос Моры бритвой полоснул Джесс. Мора и Тревис — единственная ее опора, но они не заполняют всю жизнь. Иногда — как сейчас, например, — Джесс чувствовала, что у нее должно быть что-то личное. То, что она обязана сделать, иначе будет мучиться до конца своих дней.
— Мама, я знаю, для чего ты туда поехала, — продолжала Мора. — Вчера звонила некая Лоретта Тейлор и просила тебе передать, что Мейбл Адамс умерла. Она узнала точно.
— Да, — ответила Джесс. — Я уже знаю.
— Она упомянула Вайнард. Я сказала, что ты сейчас там. И она решила, что ты нашла своего ребенка. Вот и все.
Джесс молчала. Она не могла говорить.
— Мама, я считала, что ты поставила точку в той истории.
— Родная моя…
— Это нечестно, мама. По отношению к нам с Тревисом.
Джесс отметила, что Мора не упомянула Чака, словно тот перестал быть членом семьи после того, как переехал в Манхэттен и сблизился с отцом. По-видимому, неделя на Багамах все же не восстановила связь Моры с Чарльзом.
— Родная, я не прошу, чтобы ты поняла, — заговорила Джесс. — Как и ты не просила меня понять, когда решила провести весенние каникулы с отцом. — Она умолкла, почувствовав вину. — Мора, это дело я должна закончить. Тебе придется с этим смириться. И знай, что ты тут ни при чем.
Помолчав секунду, Мора ответила:
— Жаль, что ты не призналась нам с самого начала. Не объяснила, зачем ты едешь.
— А если бы я объяснила, как бы ты к этому отнеслась?
— Я бы сказала, что категорически против.
В висках Джесс застучала кровь.
— И мне пришлось бы говорить о том, что каждый из нас имеет право на собственную жизнь, что мы должны уважать чувства друг друга и тому подобное. Похоже, ты еще не проходила это по психологии.
— Хорошо, мама, — резко бросила Мора. — Намек понят.
Джесс откашлялась.
— Значит, до встречи. Когда приеду домой, мы с тобой еще потолкуем.
— Конечно, мама. До свидания.
Сидя на кровати с трубкой в руке, Джесс думала о том, что жизнь в ее семье уже не вернется в прежнее русло. Тем не менее она была уверена: Джинни права. Избежать страданий невозможно. Но если Джесс отступит сейчас, то очень скоро пожалеет об этом. Следовательно, пора перестать капризничать и встретиться с Ричардом. Так она решила, и пусть Мора думает о ее решении что угодно.
Джинни купила свитер, для Консуэлло, золотой брелок для Лайзы (ювелирный магазин она отыскала на карте) и мини-платье для себя. Это платье свободного покроя привлекло ее тем, что отлично скрывало все недавно появившиеся лишние округлости. Собственно говоря, Джинни теперь не слишком заботил ее внешний вид, так как она больше не нуждалась в мужском внимании. Однако короткий флирт с Диком Брэдли разбудил в ней что-то — не разжег потухший костер, нет, но она почувствовала тепло. У него добрая улыбка, заразительный смех… Черт возьми, если Джесс решит остаться еще на пару дней, у Джинни появится возможность проверить, вернется ли к ней способность испытывать сексуальное влечение. К тому же, возможно, удастся заставить его поведать правду о событиях тридцатилетней давности. Мужчины, как известно, порой говорят в спальне то, чего ни за что не сказали бы в другой обстановке. Тем более в комнате, где тикают часы, напоминая о быстротечности времени и о том, что сердце может остановиться в любую минуту.
