– То есть…
– То есть никто не скажет тебе, что делать. В любом деле есть погрешности. В моем особенно. Это как лотерея. Так что зря ты сюда приперся и разбудил меня среди ночи.
– Может, еще по боярышнику? – взмолился Андрей.
– Да ради бога.
Андрей ушел от нее в половине второго ночи. Мог снять номер в гостинице, но почему-то отказался от такой мысли. Вместо этого поехал к Славе и заснул в баре, в комнате для персонала, на коротком и жестком диване.
Будильник в телефоне разбудил его в половине шестого.
Слава сидел на табуретке и смотрел на него.
– Прости… – проскрипел Андрей.
– У тебя проблемы? – поинтересовался Якут.
– Даже и не знаю, – Андрей пожал плечами. – Что выбрать – легкую добровольную смерть или жизнь, в которой я не вижу смысла?
– Андрюха, вот положа руку на сердце… – для убедительности Слава накрыл грудь ладонью. – Ты мудак мудаком.
– Да. Я – это он, – согласился Андрей. – Только решение мне надо принять через два с половиной часа.
– Пойдем, – велел Слава и потащил Андрея в зал.
Им принесли кофе.
– Я размусоливать не люблю, поэтому скажу просто: смерть – это окончательно. А депрессия может пройти. Врубаешься?
– Ага.
– Ну, тогда я тебя отвезу, – пообещал Слава.
Он вез его со скоростью двести километров в час. Один раз они даже удирали от погони.
Было и страшно, и прекрасно.
Это Андрей и ответил Якуту на вопрос: «Ну, как тебе?»
– Вот и жизнь такая же, – заявил Слава, натянул шлем и уехал.
Андрея его слова оставили совершенно безразличным.
– Ты просто хорошо подумай над тем, что если тебе все надоест… а тебе надоест, ты уж поверь… то самоубийство – ворота в ад.
– Андрей, в чем-то он прав. Ты уверен? Я-то с тобой, ты же понимаешь, но ты хорошо подумал?
– Глаша, а какой смысл задавать мне все эти вопросы, если на раздумья у меня было всего двенадцать часов? У меня что, есть дополнительное время?
– Нет! – крикнул Герман.
– Не надо так орать! – рявкнула Глаша.
– Друзья мои! – прервал их Андрей. – Я принял решение. Это все.
Он положил на стол деньги, допил кофе и покинул ресторан.
В груди, изнутри, чесалось. Хотелось засунуть туда руку и разодрать там все ногтями.
Это было самое бессмысленное решение в его жизни. Но оно было сильнее его – на ногах будто появились гири, которые тянули его к земле – и как бы он ни сучил ручками, ни извивался, работал неумолимый закон притяжения.
Жизнь оказалась сильнее его, Андрея.
Он присел на лавочку возле часовни, что в Столешниковом переулке. Напротив него грелся на солнышке господин в сером костюме и ослепительных часах.
Слева старушка в драной шляпке с бантом жевала гамбургер, а вокруг нее выплясывала плешивая собачка.
Андрей же сидел, не в силах пошевелиться, контуженный неожиданным прозрением: не он управляет своей жизнью, а жизнь управляет им, Андреем Пановым, тридцати пяти лет от роду.
Он столько лет пытался все держать под контролем, обо всем беспокоился, был напряжен, как палец самоубийцы, придавивший курок… и никогда не верил в судьбу, в Божий промысел, в случай, в совпадения.
Он не смог ничего поделать. До последнего мгновения не знал, что скажет своему демону.
И почему-то совсем не хотелось думать обо всем этом. Хотелось заниматься чем-то простым, человеческим. Помыться.
Хотя ведь он теперь бездомный, так что нужно отвыкать от таких излишеств, как ежедневная ванна.
И вдруг Андрей понял, что следует сделать именно сейчас. Что он хочет сделать.
Он взял такси и поехал за город к родителям.
– Папа, я теперь вроде как безработный, – сообщил Андрей после душа.
Мачеха, Вера, кормила его домашними котлетами из курицы.
– А что случилось? – поинтересовался отец.
Неожиданно для самого себя Андрей ответил:
– Нервный срыв.
– Я сейчас кое-что скажу, а ты, пожалуйста, не обижайся! – вмешалась Вера и поцеловала Андрея в макушку. – Я же говорила! – воскликнула она, воздев руки.
– Вера… – смутился отец.
– Андрей, какое счастье, что у тебя нервный срыв! – продолжала Вера. – А то ты стал совсем… как чужой.
Отец не без тревоги смотрел на Андрея. Наверное, ему хотелось узнать, что же сын будет делать, но он не хотел давить, боялся, что вопросы прозвучат как требования.
– Я не знаю пока, чем займусь, – сказал Андрей. – Надо подумать.
Думать, правда, не было никакого желания. Хотелось отдыхать в комнате для гостей, смотреть телевизор, курить в окно… а, может, и вовсе бросить курить… слушать шорохи в саду и воровать по ночам из холодильника сосиски.
Первый раз в жизни у него не было плана действий.
В пять утра Андрей проснулся от тревоги, которая ныла где-то между желудком и сердцем, сбегал за сигаретами, нарочно оставленными им в машине – чтобы курить поменьше, и выкурил две, на улице, завернувшись в одеяло. Голые ноги в тапках, правда, все равно мерзли и отвлекали от рассуждений о том, что же ему предстоит и как с этим справиться.
Когда Андрей был маленький, он очень любил отца. Потом он им восхищался. Чуть позже – немного ненавидел, но это было сразу после развода мамы с папой.
А потом стал ему завидовать.
И, наконец, почти не мог выносить его присутствия, так как сам себе казался глупым и ничтожным человечком.
Он помнил отца Богом. Теперь он будет Богом своему ребенку – это единственная возможность обрести истинное величие.
Богатство, слава, власть – все это ввергает человечество в трепет и искушение, но это не защита. Люди возненавидят тебя за то же, за что любили, и нет гарантии, что ты справишься с массовым разочарованием и гневом. Толпа непостоянна.
Любовь одного человека – такого, что готов принять не только твою видимую сторону, но и то, что ты тайно скрываешь, твоего темного спутника, – стоит всего мира.
Жизнь Андрея сузилась до одного дня, одного часа, до теплой руки мачехи, которая треплет его волосы, до полуулыбки отца, чей взгляд полон умиротворения, до воспоминаний о горячих поцелуях Кати, которые заводили его даже в качестве фантомов, до мысли о том, что в животе Маши у его ребенка растут ручки и ножки, до запаха желтого листа на яблоне, до тоненького, пыльного луча солнца.
Это была жизнь. Настоящая.
Возможно, ему захочется получить много денег. Он будет переживать, горевать… когда-нибудь он потеряет близких. Его ребенок принесет ему множество волнений и разочарований. Он может расстаться с любимой. Но воспоминания, запахи, ощущение под ногами теплой земли, на которой выросла сочная зеленая трава, всегда будут с ним.
Уговорить совет директоров было не очень сложно. Он знал, что делать. И если в той жизни его козырем можно было назвать авторитет генерального директора, то сейчас его тузом были полтора миллиона собственных денег, которые он готовился потерять. Он был так спокоен и убедителен, что ему почти сразу поверили. Андрей сказал, что хочет обеспечить семью.
