— Я знаю… простите, знала Уильяма почти всю его жизнь…
Она звала его Уильямом?
— …и он был самым добрым, нежным и преданным мужчиной на свете…
Впиваюсь ногтями в ладони. Интересно, смогу ли я расцарапать их до крови?
— Я ненавидела гонки. Всегда ненавидела. И Уильям это знал. Вот почему он прощал мне отсутствие на большинстве Гран-при. Но сам он их любил. Он любил гонки всем сердцем и душой, а я любила его. И все еще люблю. И всегда буду любить. — Ее голос дрожит, и Лора опускает голову, вся сотрясаясь от безмолвных рыданий. — Простите, — нетвердым голосом извиняется она. — Он погиб, занимаясь любимым делом… — Лора не может закончить предложение. Она вновь заходится в рыданиях, и брат Уилла подходит к алтарю, чтобы ее увести. В церкви эхом раздаются многочисленные всхлипывания.
Что я здесь делаю? Мне здесь не место. Я не могу здесь находиться. Внезапно вскакиваю на ноги и выбегаю на улицу, не заботясь о том, что за мной громко захлопнутся двери. Я бегу, бегу, бегу по засыпанной гравием дорожке к воротам.
— Дейзи!
Луиш хватает меня за руку, чтобы остановить, и разворачивает лицом к себе.
— Нет, нет, нет! — кричу я. — Нет! — Колени подгибаются, и я оседаю вниз, а Луиш пытается меня удержать. — Что ты ему сказал? — ору я. — Что ты ему сказал перед гонкой?
— Дейзи, сейчас не…
— Скажи мне! — Вцепляюсь в его руки, пытаясь оторвать Луиша от себя. — Скажи немедленно!
Он заметно нервничает.
— Я не виноват! Я не хотел его расстраивать!
Смотрю на Луиша и делаю один глубокий вдох за другим. Когда наконец заговариваю, мой голос убийственно спокоен:
— Что. Ты. Ему. Сказал.
— Я злился на него. Из-за того, как он с тобой обращался.
— Продолжай.
— Злился, потому что он не рассказал о тебе Лоре.
— Почему? — перебиваю его я. — Я была не против!
— Правда? — пристально смотрит на меня Луиш.
— Что еще ты сказал? Что именно ты сказал?
— Я сказал ему… что считаю его… козлом.
— Как ты мог? — У меня как будто что-то проносится в голове. Каждая клеточка тела внезапно наполняется слепой яростью. — Ты убил его! — вырывается у меня вопль. — Ты! Это ты виноват! — Мне кажется, что я наблюдаю за собой со стороны, когда принимаюсь изо всех сил лупить его по груди и рукам.
— Прекрати! — кричит Луиш, пытаясь меня успокоить.
— Отстань от меня! — Я отскакиваю назад. — Я больше никогда не хочу тебя видеть!
Поворачиваюсь и бегу. Не знаю, куда бежать, но не могу остановиться. Витрины магазинчиков проносятся мимо, когда я несусь по узким улочкам, застроенным домами из бежевого камня. Пересекаю мост, краем глаза замечая лодочников на реке внизу, и покидаю центр города, оказавшись на зеленом лугу напротив живописного здания одного из колледжей. Выбившись из сил, останавливаюсь перед огромным дубом и опускаюсь на землю между его корнями. А потом плачу. Плачу, пока слез во мне больше не остается.
— С вами все в порядке, мисс?
Поднимаю голову и вижу проходящего мимо мужчину за сорок с коричнево-белым спрингер-спаниелем.
— Я потеряла своего парня, — нахожу в себе силы сказать ему я.
— Не волнуйтесь, — отвечает он. — Он непременно найдется.
Киваю и улыбаюсь, мужчина продолжает свой путь, а я оцепенело смотрю перед собой.
Я не знаю, который час. Похороны уже должны были закончиться. Наверное, стоит поискать автобусную остановку. Но я не хочу возвращаться в свою квартиру. И не хочу ехать к Холли. Я не хочу быть здесь. Вообще нигде не хочу быть.
У меня никого нет. Никого. Никого.
Звонит мой телефон. Мелодия кажется бесконечно далекой. В трансе достаю мобильный из сумки и нажимаю зеленую кнопку. Ничего не говорю, просто подношу телефон к уху и слушаю, тяжело дыша.
— La mia stellina!
«Моя звездочка». Бабушка.
И слезы вдруг возвращаются.
— Моя дорогая девочка, я знаю, знаю… Я ждала, что ты позвонишь. — Пока бабушка ласково утешает меня, продолжаю рыдать в трубку, не в силах перевести дыхание.
— Откуда у тебя мой номер? — в конце концов спрашиваю я. Я не давала его никому, кроме коллег.
— Узнала у твоего шефа в штаб-квартире команды, — объясняет она. — Ты еще в Англии?
— Да, — отвечаю я, пытаясь перевести дыхание.
— Ты говорила с родителями?
— Нет. — В отчаянии подпираю голову одной рукой и прижимаю телефон к уху плечом; корни у основания дерева впиваются мне в спину.
— Мне звонила твоя мать, — говорит бабушка.
— Правда?
— Она никак не могла с тобой связаться.
Именно этого я и добивалась, когда никому не дала свой номер.
— Ты ей давно звонила? — выпытывает бабушка.
Не отвечаю.
— Думаю, тебе следует ее набрать, — продолжает она. — Она хочет с тобой поговорить.
Постепенно слезы высыхают.
— Что теперь будешь делать?
Смотрю на зеленый луг и речку, и внезапно все становится предельно ясно.
— Думаю, пора возвращаться домой.
Желтое такси останавливается у высотного здания на Пятой авеню. Расплачиваюсь с водителем и говорю, что помогать с багажом не нужно. У меня всего один чемодан, остальные вещи я оставила у Холли, которая пообещала позже мне их переслать. Только открываю багажник, как швейцар, дежурящий у дверей под золотистым навесом, спешит мне на помощь. Достает чемодан, поворачивается ко мне и тут же потрясенно отшатывается.
— Мисс Роджерс! Я вас не ждал!
— Не волнуйся, Барни, не ты один, — заверяю его я, проходя в мраморный вестибюль. Швейцар идет за мной. — Просто занеси его в кабину. Спасибо, — распоряжаюсь я, подходя к лифту. Барни возражает, говоря, что должен меня сопроводить, но я упорно стою на своем: спасибо, не нужно. Захожу в кабину, сую ключ-карту в единственную щель на панели, и двери закрываются. Лифт быстро едет вверх, пока не достигает последнего этажа. Пентхауса. Слышу жужжание домофона, когда передо мной открывается дверь, и понимаю, что Барни поспешил сообщить моим родителям о приезде блудной дочери. Переступаю порог, и выражение лица мамы, встречающей меня в коридоре моего бывшего дома, — то еще зрелище.
— Привет, мама, — здороваюсь я, ставя чемодан на пушистый бежевый ковер.
Мама роняет трубку домофона так, что та повисает на проводе, и прислоняется к стене.
— Дейзи! — Она явно удивлена.
Моя мама — хорошо одетая женщина под пятьдесят. Одежду ей шьют на заказ лучшие дизайнеры мира, а ее темные волосы с красивым мелированием стильно уложены. Внешностью я пошла в маму и ее родственников, хотя по ней и не скажешь, что она итальянка. Когда-то оливковая кожа посветлела из-за того, что мама годами избегала нахождения на солнце и обильно пудрилась. Она ни капельки не постарела за три года, что мы не виделись. Наверное, дело в ботоксе.
