Шелби пообещала обдумать его слова, но она сказала это только для того, чтобы положить трубку. Несмотря на мудрый совет Логана, Шелби не могла ждать ни минуты.
Вскочив в машину, она отчаянно давила на газ всю дорогу до «Парк-Вью». Проезжая по Парк-лейн, Шелби увидела, как рабочие убирают палатки и киоски, оставшиеся от пикника.
«Кажется, все это было миллион лет назад», — подумала Шелби, вспоминая вчерашний день.
Когда она подъехала к дому Трасков, Клей стоял на крыльце. Увидев его сильное тело и снова вспомнив ощущения, испытанные накануне, Шелби почувствовала растерянность и тревогу. Она нахмурилась, когда Клей нагнулся, чтобы поцеловать ее в губы, и подставила ему щеку.
— Что случилось? Что в этой сумке?
— Мы можем войти в дом? — уклонилась от ответа Шелби.
Клей выглядел таким красивым в белых слаксах и белой льняной рубашке. Под лучами летнего солнца он успел покрыться загаром, который подчеркивал золотистый цвет его волос. Золотой мальчик. Да, Клей всегда был таким — богатым, уверенным в себе и удачливым. Однако сейчас на лице его ясно читалась тревога, разрушавшая этот образ. Возможно, на этот раз удача отвернулась от Клея.
— Шелби, — сказал он. — Моя семья озадачена твоим звонком. Ты не могла бы объяснить, в чем дело.
«Моя семья». Неужели он просто неспособен думать о ком-то другом? Шелби решила все рассказать ему.
— Я нашла письма. Они в этой сумке.
С губ Клея сорвался сдавленный вздох, но он ничего не сказал. Побледнев, он поглядел на Шелби, затем на каменные ступени лестницы.
— Где они были? — наконец выдавил из себя Клей.
— В потайной комнате рядом со спальней Дезире.
Клей кивнул, по-прежнему ошеломленный этой новостью.
— Тебе нечего мне сказать? — спросила Шелби.
Он быстро взглянул ей в глаза.
— Я думал, это ты что-то хочешь мне сказать.
— Так ты утверждаешь, что не знал, что в этих письмах? — Шелби буквально сверлила глазами лицо Клея. Ему ни за что бы не удалось скрыть свою реакцию на ее вопрос.
Клей не отвел взгляд.
— Нет, я не знал, — сказал он. — Хотя и подозревал.
— Что это что-то нехорошее?
Клей закрыл глаза.
— И насколько же ужасным это оказалось?
Шелби была смущена его реакцией. Произнося следующие слова, она чувствовала себя ужасно.
— Дезире и Форд были замешаны в мошенничестве и убийстве.
— О, боже, — Клей прислонился к одной из массивных колонн, стоящих перед входом в дом. Возможно, Шелби ошиблась относительно его роли во всех этих событиях. Клей выглядел таким же расстроенным, как она сама.
— Видишь ли, — хриплым шепотом произнес он. — В своем письме дедушке Дезире упоминала о преступлении. Но я просто не мог в это поверить.
— Что?
— Мисс Шелби! Что выгнало вас из дома в такую рань? Вам понравилось вчера на пикнике?
Джон Траск стоял на пороге, явно нервничая. Попытка изобразить жизнерадостность не могла скрыть тревоги, с которой он посмотрел на сына.
— Да, мистер Траск, — сказала Шелби, — мне очень понравилось на пикнике.
— Хорошо! Хорошо! — воскликнул он как-то чересчур радостно. — Клей сказал нам, что вы с ним встречаетесь. Мы с Мэри-Элис очень обрадовались.
Взгляд Клея показал Шелби, что он по-прежнему верит в их близость. Со вчерашнего дня ничего для него не изменилось. Боль пронзила все ее тело.
— И еще Клей сказал нам, — продолжал Джон Траск, — что вы наконец решили продать свою землю. Теперь мы…
— Тут могут возникнуть некоторые препятствия, — произнесла Шелби безжизненным голосом.
Джон похолодел при этих словах. На лбу его выступил пот, и Шелби стало немного жаль этого человека. А вот к его сыну, который с грустью смотрел на нее, она испытывала не столь добрые чувства.
— Шелби нашла письма, отец.
— О, господи, — простонал Джон. — И что же такого сделал папа?
Клей подошел к отцу и обнял его за плечи.
— Позволь мне заняться этим делом, — и Клей повел Джона в дом.
— Мисс Шелби, пожалуйста, мой отец стар, стар… — бормотал Джон. Затем голос его стих, а Клей вскоре вернулся к ней. По глазам было видно, как ему тяжело.
— Мы можем поговорить? — тихо спросил он.
— Именно этого я и хочу, — ответила Шелби.
Форд Траск нанес ущерб ее семье, но дети и внуки вовсе не должны отвечать за его грехи.
Клей проводил ее в гостиную, в которой Шелби уже была в свой первый приезд в «Парк-Вью». Мейпса нигде не было видно.
Как только за ними закрылась дверь, Клей спросил:
— Могу я посмотреть на эти письма?
Шелби крепко прижала к груди сумку.
— Что ты имел в виду, когда сказал, что в своем письме Дезире упомянула о преступлении?
Клей, вздохнув, откинулся на спинку кожаного кресла. Шелби показалось, что во взгляде его мелькнуло облегчение. Она почувствовала, что Клей не так уж несчастлив оттого, что между ними наконец не стало секретов, которые наверняка были для него тяжелым бременем.
— В своем письме к дедушке Дезире пишет о «преступлениях сердца и кое-каких других». Она написала, что дедушка предал ее любовь, что если бы не он, она никогда не совершила бы проступков, воспоминания о которых преследуют ее всю жизнь. Но дальше Дезире пишет, что поняла: каждый сам отвечает за то, во что превратил свою жизнь. И нельзя винить других или прошлое за то, что сделал. Она простила дедушку за то, что он сделал. И она простила себя.
Слова эти неожиданным образом потрясли Шелби. Она задумалась о том, как сложились бы их с Клеем отношения, если бы он сразу рассказал об упомянутых в письме преступлениях. Разве не стала бы она доверять ему меньше? Стала бы его любовницей, зная, что Форд Траск каким-то образом предал Дезире? Шелби не находила ответов на эти вопросы. Она знала только, что не может по-прежнему доверять Клею теперь, узнав, что он скрыл важную информацию.
— Ты должен был рассказать мне все это! — воскликнула Шелби.
— Я рассказал.
— Нет, — возражала Шелби, — ты пересказал мне только ту часть, где говорилось о прощении. И ничего не говорил о преступлениях, которые, возможно, совершили Форд и Дезире.
— Но ведь слова в письме были такие расплывчатые. Я не имел возможности узнать, являются ли «проступки», о которых упоминает Дезире, преступлениями. Ведь «преступления сердца» не всегда преступления в традиционном смысле.
— Напрасно их не считают преступлениями! — воскликнула Шелби. — То, что сделал твой дедушка с Дезире, достойно самого глубокого презрения. Но ты подозревал, что речь идет не только о «преступлениях сердца». Поэтому ты и забрался в мой дом, чтобы добыть их.
