— Чтобы опьянеть, мне не нужно ничего, кроме тебя, — сказал Билл, целуя меня.
Я вспоминаю все это, и глаза у меня начинают заволакиваться слезами. Я вздыхаю. И не хлюпай, Хэлли. Да, через два дня вы обручились. А спустя двадцать лет он ушел.
У меня звонит телефон. Билл? Какого черта? Если он хочет прийти и выпить со мной «Доктора Пеппера», я его впущу.
Но это Кевин. Я едва слышу его голос из-за помех на линии. У меня уходит пара секунд, чтобы понять, что это он. А потом меня охватывает волнение.
— Где ты? — спрашиваю я, не расслышав ничего из того, что он сказал.
Он говорит какую-то невнятную длинную фразу, которая оканчивается на «ке», и я догадываюсь, что это, наверное, значит: «Я в открытом море, на лодке».
— Я тебя почти не слышу, — говорю я.
— Я ссс… ччч… ссс… — доносится в ответ. Можно перевести как: «Я скучаю по тебе, моя красавица».
— Я тоже по тебе скучаю. Я люблю тебя.
— Нмнм… ввв…
Еще проще. «Я никого не любил так, как люблю тебя в эту минуту». Этот односторонний разговор не так уж плох, честное слово.
— Поговорим позже, — говорю я, потому что помехи усиливаются.
Но пусть даже мобильная связь на Карибах далека от совершенства, Кевин, видимо, полон решимости что-то мне сказать. Он продолжает говорить, и, прежде чем связь прерывается окончательно, я успеваю расслышать несколько слов:
— Нью-Йорк… послезавтра… приезжаю…
Дети развлекаются допоздна, но наутро они встают раньше меня. Каким образом мне удалось воспитать единственных в Америке подростков, которые не спят до полудня? Когда я, полусонная, спускаюсь к ним и беру себе кофе с пончиком, они отправляются в гараж и нагружают старый «вольво» лыжным снаряжением. Адам собирается поехать в Дартмут пораньше, чтобы успеть покататься на лыжах, прежде чем начнутся занятия, и берет с собой Эмили. Я рада, что мои дети дружат. Но с другой стороны…
— Пусть твои приятели-футболисты держатся от нее подальше, — предупреждаю я.
— Мама, ты шутишь? Я собираюсь обменять Эмили на бесплатные билеты.
Эмили ухмыляется:
— И во сколько билетов ты меня оцениваешь?
— Зависит от того, как сильно ты будешь меня доставать.
Я знаю, что они шутят, но тем не менее этот разговор не кажется мне забавным. Я лезу в сумочку и достаю пять двадцатидолларовых банкнот.
— Возьми, Адам. Купишь себе билеты.
— А мне? — спрашивает Эмили. — Или все-таки придется выставлять себя на рынок?
— Ты дорогого стоишь, милая, — бормочу я, прощаясь с еще одной сотней баксов. Не знаю, как она относится к феминизму, но с экономикой у моей дочери все в порядке.
Когда дети уезжают, стрелки часов как будто застывают на месте. Я трижды разговаривала с Кевином и убедилась, что все поняла правильно. Он приезжает. Мне невероятно хочется его увидеть. Завтра, завтра, это будет завтра. «Так день крадется мелкими шажками…» Откуда Шекспир узнал, как медленно течет время?
Я перестилаю постель (пусть даже я единственный человек, кто спал на ней) и расставляю в спальне свечи. А чтобы Кевин чувствовал себя как дома, я переношу из гостиной аквариум с золотыми рыбками и ставлю его на комод.
Я знаю, что Кевин возьмет такси и явится ко мне на работу. И потому начинаю заранее продумывать свой туалет. Со дна комода я извлекаю розовый кружевной лифчик, но никак не могу найти трусиков в тон. В руках у меня две разные пары. Что предпочтет мужчина — эротичные, с высокой талией, почти под цвет лифчика или голубенькие, но зато крошечные? Я отвергаю первый вариант. Женщина, которая не может ответить на этот вопрос, не заслуживает возлюбленного.
Я беру фен и флакон с гелем для волос. Сорок пять минут, онемевшие от усталости руки — и мои волосы становятся абсолютно прямыми. Ну и что, если они слишком плотно прилегают к голове? Мне хватает ума не мазать под глазами тональным кремом; меня не волнует, кто и что скажет, но от крема «мешочки» кажутся больше, а не меньше. Я натягиваю свое любимое черное платье — в стиле Шанель, как сказала бы Беллини, — и всего лишь дважды меняю серьги, потому что и так уже опаздываю.
Я в нетерпении топчусь на платформе, опоздав на десять секунд, и жду следующего поезда. Добравшись до офиса, я пытаюсь тихонько проскользнуть к себе в кабинет, но Артур появляется из-за угла в тот самый момент, когда я несусь по коридору со стаканом кофе в руке. Прежде чем я успеваю заметить шефа, половина содержимого (без кофеина) выплескивается на его темно-синий костюм.
— Боже мой, прошу прощения. — Я пытаюсь промокнуть жидкость бумажной салфеткой. На лацкане остаются волокна.
— Вот что бывает, если опаздываешь, — лаконично высказывается Артур, достает из заднего кармана платок и приводит себя в порядок.
— Может быть, мне отнести костюм в чистку? — спрашиваю я.
— Надеюсь, сегодня ты окажешься способна на большее, — мрачно говорит он.
Я ищу ключи от кабинета, перекладывая из руки в руку сумочку, ноутбук, пачку документов, которые мне принес ассистент, и стакан с остатками кофе. Артур ждет, пока я открою, и заходит следом.
Я сваливаю на стол все, что держала в руках.
— Хорошо провел Новый год? — Я пытаюсь играть в непринужденность.
— Нет, — угрюмо отзывается Артур.
Многообещающее начало.
— Я просмотрел твой последний отчет по делу Тайлера, — говорит мой шеф. — Уйма юридического жаргона, но я что-то не вижу никакого реального выхода.
— Я все еще пытаюсь с ними договориться.
— Они прямо сказали «нет». К чему привели твои переговоры?
— Я нашла несколько зацепок.
— Например?
— Мелина Маркс будет выступать в Дартмуте! — Это первое, что приходит мне в голову.
Артур выразительно смотрит на меня.
— И что это значит? Снова твоя частная жизнь? Дайка подумать. Ты хочешь получить отгул, чтобы послушать ее лекцию — и заодно повидаться с сыном, раз уж ты будешь там?
Я как будто получила пощечину; несколько секунд уходит на то, чтобы я обрела равновесие.
— Артур, я работала как проклятая, чтобы добиться своего нынешнего положения в твоей фирме, и я не позволю ставить под сомнение свой профессионализм. Можешь сомневаться в чем угодно, но только не в моих профессиональных навыках.
— Именно в твоем профессионализме я и сомневаюсь.
И у него есть на это право. Потому что прямо вслед за этим я слышу, как мой ассистент хихикает за своим столом, а мгновение спустя в дверях возникает…
— Сюрприз, детка! Я выбрался пораньше, — говорит Кевин.
Я изумленно таращусь на него. Кевин. Мой замечательный Кевин. Ярко-малиновый пиджак, шорты цвета хаки, в руке — цветы. Куплены в том же магазинчике, куда я бегала за кофе. Кевин входит в кабинет и, не обращая внимания на Артура, целует меня.
