за его помощь, — сразу же осекается мама.
Я выпускаю ее из рук. Подхватываю костыли.
— Мам, ты собирай вещи, а я пойду посмотрю, куда он пропал.
Опираясь на костыли, выхожу из палаты. Чувствую на себе пристальный взгляд родительницы, напоминающий о прошлом. Не люблю лишний раз вспоминать день аварии и все, что связанно с ним. Мне становится невыносимо жутко от одной только мысли об этом.
Бандиты. Руслан. Избитая мама, которой я ничем не могла помочь. Я хочу это выбросить из головы, но родительница все время напоминает, как будто боясь, что я забуду.
Не понимаю я ее в эти мгновения. И от этого тяжело на душе. Пытаюсь ее действиям постоянно найти оправдания, и у меня пока это получается.
Неожиданно меня будто током прошибает. Я чувствую, как на меня кто-то смотрит. Пристально. Уничтожающе. Словно испепелить хочет. Я врастаю в кафельный пол, словно статуя. Поднимаю глаза, и от удивления рот раскрывается в немом крике.
А он стоит напротив. Скалится.
— Ну здравствую, Олеся, — скрежечет сквозь зубы.
Одно мгновение, и Эдик уже возле меня. От него исходит опасность, злоба. Он стремительно выбрасывает руку вперед, и его пальцы сжимаются на моей шее. Одним движением выбивает из рук костыли. Резко притягивает меня к себе, слишком близко. Мне кажется, я готова умереть в этот момент от страха. Хватаюсь за его запястье, чтобы постараться выкрутиться.
— Отпусти, — хриплю.
В его глазах ненависть и жажда уничтожить, и последнее я очень четко ощущаю физически прямо сейчас.
— Я тебе говорил, что ты только моя. Моя и ничья! — Эдик сжимает пальцы сильнее, а у меня от нехватки воздуха глаза на лоб закатываются. Из горла вырывается один лишь свист.
— Моя, — слышу ненавистный голос точно через вату. — Никому не отдам!
— Ублюдок!
И следом резкий толчок. Пальцы Эдика разжимаются, и я чувствую, как меня кто-то подхватывает под мышки и оттаскивает в сторону.
Делаю короткий глоток кислорода. Растираю онемевшими пальцами шею. Открываю глаза.
— Я тебя прикончу, гаденыш! — рычит бывший, наступая на Андрея.
У меня от ужаса глаза делаются круглыми, когда вижу, как в руках Эдика мелькает пистолет, и он точно направляет его в грудь Андрея.
Я зажимаю ладонью рот, а второй трясу в воздухе, указывая на бывшего.
— Пистолет. Пистолет! — мычу.
— Вижу, — шипит сзади меня мама. — Сиди тихо.
Родительница, оставив меня, медленно, как кошка, подкрадывается к брошенному костылю, который валяется возле стены. Подтягивает.
— Если хотел это сделать, то нужно было об этом подумать пять лет назад, — огрызается Андрей, обходя Эдика по дуге.
— Ты, придурок конченный, зачем лезешь? Ты не понимаешь, что я тебе ее не отдам?! У нас был договор, и я заберу то, что принадлежит мне по праву.
Каждое слово Эдика пропитано ядом, и оно, будто отрава, оседает во мне, испепеляя сущность. Убивая меня.
Страх за Андрея, за маму, за себя будоражит сознание, заставляя инстинкт самосохранения проснуться. Ожить.
Я, перебирая руками по стене, встаю на ноги. Я смогу сделать шаг без костылей. Я это делала и не раз. Просто об этом никто не знает. Я хотела сегодня всем сделать сюрприз, но…
— Эдик! — мой голос звенит, отражаясь эхом от больничных стен, разносится по помещению, поднимается к потолку.
И все, будто по команде, поворачивают голову ко мне.
— Твою мать! — скалится Эдик, когда делаю шаг к нему, несмело, осторожно. — Так ты полноценна?! — в его глазах вспыхивает дьявольский блеск, когда он ощупывает меня взглядом с головы до ног. — Стала еще аппетитнее… Иди сюда, детка, — помахивает в мою сторону пистолетом.
Именно в этот момент Андрей со всего маха бьет Эдика по шее сложенными в замок ладонями.
Выстрел раздается неожиданно. Громко.
Я закрываю уши ладонями, падаю на колени. Господи! Господи! Пусть все будет хорошо.
— Твари! Отпустите! — взрывает повисшую тишину истошный ор Эдика.
Распахиваю глаза.
Бывший лежит, прижатый к земле лицом вниз, на нем сидят два охранника, пытаясь заломить его руки за спину.
Я тут же теряю к нему интерес, перевожу взгляд на Андрей, который, зажав ладонью руку, внимательно смотрит на меня.
— Андрей! — стараюсь не делать резких движений, помню, что рано…
Парень оказывает возле меня молниеносно.
— Олеся!
Он помогает мне подняться, и я замечаю кровь на его ладо.
— Андрей, ты ранен? — поднимаю глаза на него и провожу пальцами поверх его ладони.
— Это царапина, малышка. Важнее то, что ты ходишь, Олеся! — в его голосе дрожит неверие, а глаза наполняются радостью. — Ходишь!
— Да, — киваю, глотая выступившие на глазах слезы. — Прости, я хотела сделать сюрприз…
— Андрей, Олеся! — Мама подходит к нам сзади с испуганным лицом.
— Мам, все хорошо, правда.
Обнимаю ее, а она тут же кидается в рыдания, зарывшись носом в мою шею.
— Я так за вас испугалась! — произносит сквозь всхлипы.
Через двадцать минут мы в полном составе покидаем больницу.
Мы с Андреем идем в обнимку. Я испуганная, он раненный, но оба довольные тем, что все обошлось и закончилось. Для нас закончилось. Маму, нежно поддерживая за плечи, ведет к своей машине Панкрат Максимович. Злой как черт. Процессию замыкает Эдик и два охранника.
На парня боюсь даже взглянуть, но вот боковое зрение то и дело ловит злобные взгляды Панкрата Максимовича. Он явно лютует и не простит Эдику того, что тот напугал его женщину до полусмерти. Ну, что ж, кто бы знал, что у мамы в таком возрасте появится солидный защитник.
Улыбнувшись, прижимаюсь к Андрею теснее. Сердце трепещет от предвкушения скорого уединения, которого мы так долго ждем.
Полтора года спустя
— Горько! Горько! Горько! —
У меня в груди все дрожит от происходящего. Я оглядываюсь по сторонам. Щеки полыхают румянцем. Мне хватает одного взгляда чтобы понять, что все они против нас. Специально кричат и кричат это “горько”, а у меня от поцелуев с Андреем уже губы распухли и помады нету.
Мои пальцы накрывает горячая ладонь теперь уже законного мужа, и я тут же перевожу взгляд на него.
— Давай не будем давать им повода сплетничать за нашими спинами? — склонившись к моему уху, произносит Андрей, а у меня от его горячего дыхания мурашки по телу разбегаются и щекочущим осадком скапливаются внизу живота.
— Давай, — поднимаюсь за ним, опираясь на его руку.
— Горько! Горько! Раз, два, …
Толпа начинает считать, а я их перестаю слышать. Меня полностью поглощает процесс соединения наших с Андреем губ. Пьянящие поцелуи, от которых идет голова кругом, заставляют забыть обо всем. И так каждый
