Я съежилась изнутри. Я знала, что внутри Томас умирал.
— Отец сказал нам, что мы не должны работать в правоохранительных органах! Мама не хотела этого!
Томас вздохнул.
— Говорит парень, который специализируется на уголовном правосудии. Ты тратишь время, Трэвис. Эбби скоро проснется.
— Ты обманул нас всех! Ты сукин сын! — закричал Трэвис, ударяя кулаком воздух.
— Ты закончил? — спросил Томас ровным голосом.
— Я не буду лгать Эбби. Если мне придется лгать ей, это все испортит.
— Итак, ты не согласен? — спросил Томас.
Трэвис сплел руки на своей голове, выглядя растерянным.
— Я не могу лгать своей жене, — Его руки упали по бокам, а глаза молчали, — Пожалуйста, не заставляй меня делать это, Томми, — Его нижняя губа задрожала, — Ты мой брат.
Томас уставился в его глаза, не говоря ни слова.
Я переступила с ноги на ногу, сохраняя уверенный взгляд.
— Тогда, возможно, тебе не следовало ввязываться в незаконную деятельность, которая повлекла за собой смерти ста тридцати двух студентов.
Лицо Трэвиса помрачнело, и голова упала вперед. Через целую минуту он потер шею и посмотрел на меня.
— Я подумаю об этом, — сказал он, проходя к двери.
— Трэвис, — сказал Томас, делая шаг.
— Я же сказал, я подумаю об этом.
Я дотронулась до руки Томаса и вздрогнула, когда дверь хлопнула.
Томас обхватил колени, хватая ртом воздух, а потом упал у двери. Я села на пол возле него, крепко держа его, пока он тихо рыдал.
Я снова кивнула Энтони, чтобы он налил Томасу другой напиток. Он не говорил, с тех пор, как Трэвис согласился на вербовку, или когда мы ехали из отеля в аэропорт. Он не сказал ни слова во время полета. Он просто показал жестом, что мы возьмем такси для короткой поездки к нашему дому.
Я не спрашивала, но я сказала ему, что мы пойдем в Каттерс. Было легко убедить его в чем — то, когда он перестал протестовать.
— Иисусе, — тихо сказала Вэл, снимая сумку со своего плеча. Она села, — Он выглядит паршиво.
Маркс сел по другую сторону от Томаса, позволяя своему другу мирно напиться. Он кинул пару орешков себе в рот и уставился в телевизор.
— Он будет в порядке, — сказала я, — Как Сойер?
Вэл поморщилась.
— Откуда мне знать?
— Правда? — сказала я невозмутимо, — Ты действительно собираешься мне лгать?
Она посмотрела на затылок Томаса.
— Мэддокс тебе сказал? — прошипела она.
— Да, и у него были дерьмовые выходные, поэтому ты не можешь на него злиться. Однако, я невероятно зла на тебя за то, что ты скрываешь такую грандиозную вещь, когда ты настаиваешь на том, чтобы знать каждую мелочь обо мне.
Вэл надулась.
— Мне жаль. Я не хотела, чтобы ты знала. Я не хотела, чтобы кто — нибудь знал. Я хотела бы, чтобы этого не случилось никогда.
— Тебе бы помогло забыть это, если бы ты не жила с ним, — сказала я.
— Он не подпишет бумаги по разводу, и если я съеду, я потеряю квартиру.
— И что?
— Я первая там стала жить!
— Переезжай ко мне, — сказала я.
— Правда? — спросила она, и ее глаза смягчились, — Ты сделаешь это для меня?
— Да. Какой кошмар. И, кроме того, было бы здорово поделить счета. Я бы могла купить машину, а до этого ездить с тобой на работу.
— Я ценю это, — сказала Вэл, наклонив голову, — Правда, но я не потеряю квартиру. Она моя, и его задница переедет, а не моя.
— Почему ты больше не хочешь ездить на работу со мной? — сказал Томас невнятно.
Это был первый раз за несколько часов, когда он заговорил, и звук его голоса удивил меня, словно он только что показался.
— Я хочу, — сказала я, — Я имела в виду, что если бы Вэл переехала, это была бы хорошая сделка.
Рукава его рубашки были закатаны почти до локтей, его галстук был расслаблен и небрежно свисал с шеи. Он так много выпил, что его глаза были наполовину закрыты.
— Что не так в поездках со мной?
— Ты переезжаешь к Лиис? — спросил Маркс, отклоняясь, чтобы посмотреть на Вэл.
— Нет, — сказала Вэл.
— Почему нет? — спросил Маркс, — Она предложила, а ты отказалась? Почему ты отказалась?
— Потому что это моя квартира, и я не отдам ее Чарли!
Маркс открыл рот, чтобы заговорить.
Перед тем, как он смог сказать что — то, Томас наклонился ко мне.
— Ты теперь слишком хороша для моей машины?
Я закатила глаза.
— Нет, — Я посмотрела на Вэл, — Кто такой Чарли?
— Сойер, — усмехнулась она.
— О, думаю, да, — сказал Томас, — Я думаю, ты считаешь, что слишком хороша для многих вещей.
— Окей, — отрезала я, и в мой голос просочился сарказм. Я обычно делала так с моей мамой, и это доводило ее до бешенства. Она могла ругаться на меня на японском, что она никогда — никогда не делала, если это было не в ответ на это простое слово из двух слогов. В ее глазах ничто не было более неуважительным. — Просто напейся, Томас, чтобы мы могли отвезти тебя домой, и Маркс уложил бы тебя.
— Для тебя я агент Мэддокс.
— Отлично. Я буду звать тебя так, когда ты не будешь пьян в слюни.
— Ты забыла, что ты привела меня сюда, — сказал он, прежде чем сделать глоток.
Вэл и Маркс обменялись взглядами.
— Хочешь еще выпить? — спросила я Томаса.
Он выглядел обиженным. — Нет. Нам пора идти домой.
Я подняла бровь. — Ты имеешь в виду, тебе пора домой.
— Итак, все, что ты сказала в эти выходные, было враньем? — спросил он.
— Нет, я помню, что была очень честной.
Его нос сморщился.
— Ты пошла домой со мной в последний раз, когда мы выпивали здесь вместе.
Маркс поморщился.
— Эй, Томас, может, нам….
— Нет, ты пошел домой со мной, — сказала я, очень стараясь не защищаться.
— Что это значит вообще? — спросил Томас. — Говори по — английски!
— Я говорю по — английски. Просто я не говорю на пьяном языке, — сказала я.
Гримаса отвращения на его лице только усилилась.
— Это даже не смешно, — Он посмотрел на Маркса, — Она даже не смешная. И это плохо, потому что я пьян, — сказал он, показывая на себя, — Я думаю, все смешно.
Энтони поднял руку, с которой свисал голубой лоскут, — Я не стану дразнить гусей, но у меня остался только один нерв, и Мэддокс мне его мотает. Итак, не могли бы все вы пройти дальше?
Томас откинул голову назад и засмеялся, а потом показал на Энтони.
— Вот это смешно!
Я дотронулась до руки Томаса.
— Он прав. Пошли. Я провожу тебя до квартиры.
— Нет, — сказал он, отдергивая руку.
Я задержала свои руки.
— Ты хочешь, чтобы я тебя проводила, или нет?