И что вдруг меня обуяла такая апатия? Откуда она взялась? А эта вопиющая, возмутительная слабость мозговой деятельности? Имя ей — малодушие или усталость?
Нет, нужно перебороть и то, и другое, и все ж сподобиться на разговор с мужем. Главное только начать. Правильно подобрать слова, сложить их в нужные фразы, обтекаемые, дающие надежду, а не рвущие все напрочь.
"Мы можем остаться друзьями"…Нет, это заключительная фраза. Тогда:
"Олег, нам нужно расстаться"…
Зачем — спросит он, и что я отвечу?
"Так лучше". "Кому?" — спросит он.
"Тебе'.
"А откуда ты знаешь, что мне лучше"? И что, тогда говорить?
Что люблю собственного брата? Возмутительно! Именно это будет в его взгляде, а еще брезгливость. Брат! Если б я уходила к другому мужчине, но к брату?! Нет, меня не поймут, кому о том не объяви. И я вдруг подумала, что, наверное, именно так же, как я себя сейчас, чувствуют себя геи и лесбиянки. Они тоже изгои. Проклинаемые и гонимые людьми и богом, но именно ими же и проклятые. Нет, я никогда не сочувствовала им, не понимала и не стремилась понять. Они были для меня, что представители чужой цивилизации — то ли есть, то ли нет. Но не здесь и не рядом. Там, в телевизоре, книгах, желтой прессе…
Но я готовила себя и Сергея занять место в их строю, жить так же — вне закона. Отверженными, осужденными. Оплеванными.
Я поежилась, представив наше с Сергеем будущее. Вряд ли он понимает, на что решился. Ведь и я до сего момента не понимала, вернее — не принимала. Он все решил, все сделал и спокоен от мысли, что отъезд все изменит. Новый город, новые люди, не ведающие, кто мы и что…
Но мы-то знаем — кто мы. Этого довольно, чтоб чувствовать себя соответственно. И жить, словно в долг, словно разведчики на чужой, враждебной территории. Оглядываться на собственную тень и постоянно контролировать себя.
Что же нам делать, Сережа? Что?!
Может ничего не делать? Забыть, забыться, заснуть, как Спящая красавица в ожидании принца, и пусть он все свершит за меня: сделает, объяснит, объявит.
Не-ет. Сергей не знает, что такое корректность к собеседнику, тем более к Олегу. Ни каких лояльных фраз, мирного русла беседы. Грубая прямолинейность, обвинения и агрессия. Но Олег того не заслуживает. Он и так сторона потерпевшая. Выхода нет — нужно поговорить с ним самой.
Но как? Что я ему скажу, как посмотрю в глаза, как объясню? Какими словами? Ведь только подумаю об этом, как мысли начинают вязнуть, язык деревенеет. Словно назло мне, словно назло нам. Словно язык, как любой обыватель, возмущен низостью поступка. И заранее осуждает и дает время подумать…Или — передумать?
Нет, нужно просто подождать, у меня есть три дня. За это время я что-нибудь придумаю, как-нибудь решу проблему…
Вот только бы не вмешалась судьба. Она не умеет ступать тихо, не знает, что такое милосердие, и, вмешавшись, пройдет по нашим жизням, как смерч, калеча, ломая, сметая.
Сережа, Сереженька, ну почему ты уехал?! Что тебе Москва, когда решать нужно здесь? Здесь ты нужен. Мне!
А может лечь в клинику? Последовать настоятельному совету Алеши и получить отсрочку? Легко, но какой в том смысл? Лучше взять себя в руки, найти силы, собраться с мыслями и пойти на тяжелый разговор. Да, правильно. Так и сделаю. Сегодня же, возможно, сейчас, как только Олег вернется…Вот только посплю немного, чуть-чуть отдохну, наберусь сил…
Мне показалось, я только коснулась головой подушки, как раздался голос Олега:
— Аня, я все купил, что ты просила: спаржу, томаты. И еще всего понемногу из китайской кухни. Гребешки, морковь. Я подумал, тебе захочется…Анечка?
Я открыла глаза:
— Спасибо.
Он внимательно смотрел на меня — пристально и озабоченно. И тихо спросил:
— Аня, ты не заболела? Мне кажется, ты не здорова. Может позвонить Алеше? Он прав — тебе нужно срочно лечь в больницу.
— Повод?
— Мне не нравиться, как ты выглядишь.
— Как именно я выгляжу?
— Ты вареная и бледная, — нахмурился он, усаживаясь рядом. Я хмыкнула — какое точное определение. Именно вареной я себя и чувствую.
— Я серьезно, Аня. Ты сонная, вялая…
— Авитаминоз.
— В середине января?
— Почему — нет?
А сама подумала — это тебе нужно сказать спасибо. Ввел организм в шок, психику в стресс. Теперь плоды пожинаем.
И спросила осторожно:
— Олежа, а если я уйду, что ты будешь делать?
— Уйду следом, — и секунды не думая, ответил он. Только взгляд опечалился, потускнел.
Не то он подумал, не так вопрос понял. Впрочем, не мудрено — после акта суицида, наверное, ничего кроме смерти ему в голову не идет.
— Я о другом, Олег…
— Нет, Анечка, о том. Я же вижу и понимаю — не дурак. Ты устала от меня, не разлюбила, а именно — устала. В любви есть спады и подъемы. У тебя спад. Естественный. Я постарался. Ты ни причем, наоборот, я очень благодарен тебе за терпение. И за понимание, и…за все. От первого дня до сегодняшнего.
— Олег…
— Нет, Анечка, подожди. Мне и так нелегко это говорить, но раз начал, позволь закончить. Я давно хотел сказать… Я очень виноват перед тобой. Но больше никогда, поверь, никогда того, что было, не повториться. Того Олега больше нет, и не будет. Я другой. И все теперь будет по-другому. Я люблю тебя. Люблю настолько, что не знаю, смогу ли дышать, если…если ты…Но этого не будет, не допущу. Я буду рядом. Всегда. Я понимаю, что простить все мои выходки непросто, но и не прошу о том. Все получится само собой. Ты отдохнешь, немного придешь в себя и поймешь — я действительно изменился. И тогда простишь. У нас все будет хорошо. Ты столько лет терпела меня, прощала, решала мои проблемы, и вполне естественно, что у тебя появились мысли все бросить. Ты боишься верить мне, у тебя уже нет сил и желания терпеть…
— Нет, Олег…
— Да, Анечка, да! Неужели ты думаешь, что я не осознаю своей вины перед тобой? Думаешь, я до такой степени инфантилен, что не в состоянии здраво оценить свои поступки? Это не так. Мне стыдно. Честно — мне очень, очень стыдно, я вел себя как. даже не слюнтяй — негодяй. Но подобного не повторится. Я не обещаю — клянусь. Поверь мне последний раз, пожалуйста. Я изменился, Аня. Тебе больше не о чем беспокоиться. Отныне не только ты, но и я буду беречь нашу семью, заботиться, помогать. Делать все, что нужно, прежде всего, для тебя.
Я села. Его исповедь была неожиданной, но более всего поражали слова и интонация голоса — ни грамма фальши. Серьезен, искренен и откровенен. И достоверен.
Пригляделась и удивилась еще больше — как я не заметила, что он изменился даже внешне? Лицо серьезное и чуть огрубевшее, и уже не мальчишеское — мужское. Матерое. И взгляд — прямой. Он не бегает, как обычно, от лица и глаз собеседника, не сверлит буром, не обливает презрением — он ждет, он ищет и признает.
