Она закрывает глаза, хотя они и спрятаны под повязкой, и концентрируется на ощущениях того, что с ней делает Леонардо. Похоже, он направляет струйки жидкого воска так, чтобы они скатывались с ее ягодиц на ноги. Постепенно он приближается к самой нежной части ее тела. Она на грани паники. Неужели он собирается лить воск туда? Нет, он этого не сделает. Однако расплавленный воск неожиданно доставляет ей чрезвычайно эротические ощущения. Капая, он сначала покалывает кожу, потом сбегает струйками по ягодицам и застывает. Она невольно издает стон. Все это настолько странно! И тем не менее вот она стоит на четвереньках, позволяет мужчине лить горячий воск себе на зад и получает удовольствие от своей покорности.
Воск щекочет кожу все ближе и ближе к самой потаенной части тела. Она ощущает, что лоно ее увлажняется от предвкушения. Тоненький ручеек пробегает у нее между ног, но туда не попадает. Она уже едва удерживается на грани страха и страсти. Воск льется на нее снова и снова, и она чувствует, как он сушит кожу, застывая на ней слоями. Внутри у нее все дрожит, пульсирует и сжимается, и вдруг, к ее безмерному изумлению, наступает оргазм. Леонардо даже не прикоснулся к ней, ни ртом, ни пальцем, он не занялся с ней сексом, но сумел довести ее до оргазма. Это ощущение не похоже на то, что она знала до того, это внутреннее выражение ее глубинных желаний.
Леонардо прекращает лить воск. Он опускает руку и прижимает к ее складкам горячий кончик пальца. Она начинает снова заводиться, и он давит сильнее, выводит пальцем круги, гладит. Она снова испытывает оргазм, задыхаясь так, будто тонет в пучине своей страсти. Но он не останавливается. Ей кажется, что она сейчас сама расплавится в его руках, как воск, но он продолжает ласкать ее горячими пальцами, заставляя кончать снова и снова. Она кричит. Пожалуйста! Но он не останавливается. О чем она просит? О том, чтобы он остановился, или о том, чтобы не прекращал? Оттолкнула ли бы она его, не будь его рабыней? Абсолютная власть Леонардо над ней освобождает ее от страхов, ибо она принадлежит ему и он сам решит, когда прекратить эту сладостную пытку.
Какой это по счету оргазм? Кажется, она сейчас рассыплется на кусочки, не в силах сохранить в целости свое потрясенное тело. Наконец его пальцы замирают, и она падает лицом на постель, содрогаясь всем нутром. Ей кажется, что она сорвала с себя последние покровы, обнажив пред Леонардо свою сущность, словно заново родилась. Она долго лежит ничком. То, что сейчас произошло, ошеломительно, поэтому она утратила способность говорить и даже двигаться. Она слышит, как Леонардо отходит к столу, выдвигает ящик и возвращается к ней. Он накрывает ее плечи и спину тонким шерстяным одеялом, а потом при помощи ваты и холодного крема нежно счищает с нее затвердевший воск. Он медленно, методично скребет и трет, пока ей не начинает казаться, что он очищает не только ее тело, но и душу. Наконец он заканчивает. Она лежит на боку, на нее наброшено тонкое одеяло. Она чувствует головокружение и усталость, как будто сущность ее превратилась в эфир, словно теперь она и не она вовсе, а тень того, что ею было когда-то.
Леонардо достает из-под кровати еще одно одеяло, накрывает ее. Потом подползает к ней и снимает с ее глаз повязку. Она моргает от красного света, наполняющего комнату. Свечи задуты, и в Бархатной Преисподней теперь темно как никогда.
– Ну как? – спрашивает Леонардо, наклонив голову набок, глаза его чернее ночи.
В ответ она произносит лишь одно слово. То, что она испытала, не унижает, это не оскорбительно, не болезненно и даже не сексуально. Единственное слово, которое она сказала Леонардо, – «божественно».
Он целует ее в щеку, и они улыбаются друг другу. В тот миг она снова ощущает глубокую внутреннюю связь с ним, их равенство. Они не влюблены, они любовники других людей, но вместе сыграли в эту интимную игру. Ей бы испытать чувство вины, но почему-то этого не происходит.
– Теперь спите, – говорит он, заправляя волосы ей за ухо.
Валентина закрывает глаза. Ей хочется сохранить это ощущение божественности во сне. Ей хочется поделиться им с Тео.
Хотя мать ее была ревностной католичкой, хотя саму ее в двенадцать лет отправили в католическую школу при монастыре, Белль не верит в Бога. И все же каждое утро она приходит в одну из венецианских церквей, обычно в маленькую мраморную Санта Мария деи Мираколи рядом с ее домом или в более внушительную Санти-Джованни-э-Паоло. Она не знает, что еще делать. Она просит Господа даровать ей Сантоса Дэвина. Разве она уже не искупила свои грехи? Четырнадцать лет прожила с мужем, который ее ненавидит, отец ее умер, а мать сошла с ума. Польша потеряна, она бездетна и одинока. Разве она не заслуживает того единственного, что ей хочется? Мужчину, которого любит?
Не так уж много, но Белль знает: это целый мир. Каждый миг, проведенный с Сантосом, невыносимо сладок и одновременно преисполнен мукой. Он предупреждает ее. Много раз говорит, что им лучше больше не встречаться. Он берет ее руку и тоскливо улыбается.
– Я не хочу разбивать твое сердце, – говорит он.
И ей хочется кричать ему: «А где твое сердце? В какой темной пещере прошлого ты его прячешь?»
Он уверяет, что не может любить одну женщину. Но то, как он предается любви с ней, как произносит имя Белль, сливаясь с ее телом, как может проспать в ее объятиях весь день… Неужели это не свидетельства его любви к ней?
Она надеется, она молит и умоляет Всевышнего, чтобы жажда ее сердца была утолена.
Часто Сантос появляется с черного хода ее дома, он в лодке, зовет ее по имени. Она свешивается со своего балкончика и бросает ему символ их любви, белую розу, он ловит цветок и с наслаждением вдыхает его аромат.
– Спускайся, моя Птичка. Плывем со мной.
Она надевает свой морской костюм, уже не обвязывая грудь и не пряча волосы под шапочку. Иногда надевает не белые брюки, а короткие черные шорты. Сантос обожает ее шортики. Они такие вызывающие. Он говорит, что его первому помощнику лучше держаться от нее подальше, и Белль мечтает о том, что когда-нибудь, возможно, отправится с ним в море, навстречу приключениям. Она представляет себя воинственной королевой пиратов, а Сантоса – своим славным капитаном.
Венеция перестала быть для Белль темницей. Она превратилась в город сладострастия для нее и Сантоса. Непрекращающийся плеск воды о старинные камни стал для нее ритмом любви к Сантосу. Запах гнили, мокрой штукатурки и застоявшейся воды – запахом их соединения, всепроникающим и трагичным. Всякий раз, переходя через мост, Белль загадывает желание, чтобы он перевел ее от одного мужчины к другому. Но все эти мосты никуда ее не приводят, они водят Белль кругами, ибо, насколько сложно ей освободиться от мужа, настолько и еще сложнее Сантосу полюбить ее одну. Горькая правда в том, что ему одной ее мало, но он – всё, о чем она когда-либо мечтала.
